Ночь между июлем и августом - Дарья Золотова
— Хорошо встретить кого-то, с кем разделяешь политические взгляды, — говорит она Тиме с дрожащей в голосе надеждой.
У Тимы нет никаких политических взглядов, у него есть просто желание, чтобы его не убивали. Это он пытается ей неуклюже объяснить, она ёрзает по дивану, от взаимной неловкости воздух застыл холодцом. Вдобавок и фильм Тиме не нравится, да и ей, кажется, тоже. Но фильм встаёт между ними третьим — в этом его заслуга.
И всё-таки Тима поглядывает иногда не на экран, а в окно, которого завтра уже не увидит, — или на её вздымающуюся грудь, которую тоже уже не увидит. Иногда он отлучается в ванную и там долго шумит водой.
Когда кино издыхает титрами пополам с рекламой, она привстаёт, тянется к батарее, где сохнет её исплёванный свитер.
— Не надо, мокрый пока, — говорит Тима. — Или холодно?
— Нет, — говорит она, — не холодно.
22:15
— Помнишь, ты писал, что любишь играть в настолки? — говорит она. — Они у тебя есть дома?
— Они у меня все и остаются дома, — объясняет Тима. — Тяжеленные же, не тащить же мне их с собой. Я с этими-то чемоданами пуп надорву.
— Может, — говорит она, — тогда поиграем?
Тима подходит к шкафу, с неохотой наклоняется к нижней полке, выгребает коробки из-под коробок.
— Какую брать?
— Тащи, — говорит она, — все.
00:30
Они больше двух часов играют на полу, распростав ноги, изогнув изболевшиеся спины, — играют сначала в манчкин, потом в эрудит, потом, подобно тому, как алкоголики в конце попойки догоняются дешёвым спиртом, переходят на уно. Тима и она оба непьющие и оба настольщики, и обоим нужно как-то забыться.
Они не молча сидят — это было бы тупо. Они разговаривают — и не от нечего делать, как с таксистом, а по правде как будто бы.
— А в Казахстане, — спрашивает она, — ты с кем будешь играть?
— Знаешь, — говорит Тима, — вот это там будет наименьшая из моих проблем.
— Ну да, наибольшая — секс, — смеётся снова, щерится щербинка, но по-доброму будто. — Только знаешь, что мне непонятно: вот игры ты любишь, ты в них давно играешь, знаешь, что они тебе нравятся и почему нравятся. А сексом ты ещё не занимался, это не твоё хобби и не привычка. Тебе, может, ещё и не понравится.
От этих рассуждений и Тиму пробивает на ржач — а вот она, кажется, и не шутит.
— Не, — продолжает она, растерянно поморгав, — я, может, не очень себе представляю, как это всё у вас устроено. Я же просто демисексуалка.
— Кто? — ржёт Тима. — Это вообще можно у нас щас пропагандировать?
— Погугли, блин, и узнаешь. Окей, всё, я затыкаюсь. Надеюсь, ты найдёшь, что ищешь. Твой ход.
— И вам, — говорит Тима, — того же. Уно!
02:30
И совсем уж непонятно, почему всё кончается тем, что они сидят вместе на диване, каждый с открытым приложением в телефоне, и подглядывают друг другу в экраны.
«Выбираю достойного мужчину с целью создания семьи. Да, в этом приложении: важно соблюдение половой конституции».
— Ну хоть какая-то конституция ещё соблюдается у нас, — фыркает она. — Половая. А вот посмотри, что у меня.
Тима читает в профиле, от чьего владельца видна только вздувшаяся от мускулов, как щека от флюса, рука:
«Пишите, девчонки! Не стесняйтесь, не обижу!»
— Счастье-то какое, — бормочет она. — А мог бы и по хлебальнику… Или вот ещё такое счастье предлагается: «Мне сорок восемь, тебе как минимум на двадцать пять меньше. Адекватный, вкусный. Люблю послушных девочек». Господи, ужас какой, надеюсь, ни одна двадцатитрёхлетняя не пострадала.
Тима слушает её комментарии, хмыкает, но сам молчит — неожиданно уютно вот так сидеть, как пара пенсионеров: «Эх, Петрович, что ж на свете-то деицца…» А Петрович в полудрёме — угу, угу.
«Ты: готов терпеть любую боль.
Я: твоя богиня класса Люкс.
Хочу на богатое свидание».
— Зачем ты её лайкаешь? — говорит она. — Поощряешь поставщиков кринжа?
— Привык, — говорит Тима. — Пусть порадуется.
02:40
— Дай мне, — говорит она вдруг, — телегу свою, а то не буду же я тебе в приложении писать опять, это как-то дебильно было бы.
— А зачем тебе вообще мне писать?
Она моргает, очень медленно.
— Ну типа, не знаю, списываться. Как ты устроился там, как дела. Про игры, про аниме.
— Про Сартра ещё, скажи, — фыркает Тима.
Она прячет взгляд под веки, молчит.
— Ну смотри, — говорит Тима и мусолит в ладони карты. — У тебя была вот определённая цель, потребность. У меня — тоже. Мы их друг другу удовлетворить не можем, соответственно, дальнейшее общение является нецелесообразным.
— Люди же не функции, не инструменты, — говорит она. — Мы могли бы дружить, например.
— Круг общения, — говорит Тима, — бесконечно расширять невозможно. У меня свои друзья есть, у тебя, думаю, тоже. Как и куда мы друг друга-то втиснем?
— Могли бы онлайн вместе играть, — говорит она беспомощно, точно не совсем понимает, о чём он.
— Мне есть с кем играть. Что ты думаешь — я друзей в приложении для секса искал? Друзей у меня как говна. Ты вон с тем играй, с которым аниме смотрела, пока он тоже не уехал куда-нибудь.
Она молча отворачивается, начинает почему-то раздеваться: Тима, обернувшись, видит кусок плеча с лифчиковой лямочкой посредине. Потом она скидывает брюки, Тима видит розовое мясо её ног и узкую щёлку воздуха меж ляжек.
— Ну, что пялишься? — устало говорит она, полуповернув к нему голову. — Пижамы-то у меня нет. Неужели, ты думаешь, я буду спать в одежде?
— Я будильник ставлю на девять, — говорит Тима, отворачивается и стелет себе на кресле.
08:20
Тима просыпается ещё в темноте и не сразу понимает, что проснулся, — под веками так же темно, как и за пределами век, и слышится тонкое, точно струйка воды, пение то звоном от стен, то шипением в ушах. Он старается разглядеть хоть что-то, старается расслышать слова.
— Ми-илая моя-я, — разбирает он наконец отдалённо, складывая смыслы из слогов, — взя-ял бы я-я тебя-я… Но та-ам, в краю далё-ёком есть у меня-я сестра-а!..
Он продолжает вслушиваться и разбирает, что льётся в самом деле не только голос, но и вода, пожурчивают струи из крана. Что она там делает такое, на его кухне? Но он не встаёт, а лежит и слушает, тщетно пытаясь ощутить хоть малое подобие уюта.
— Миленький
