Самые чужие люди во Вселенной - Эрик Пессан
А потом подошел Норбер. Жюли поздоровалась, Эллиот тоже. Норбер молча посмотрел на них и немедленно принял хорошо мне знакомый насупленный вид. Я спрашивал себя, в чем дело. Очень тихим голосом он сказал Жюли спасибо. Та покачала головой и засмеялась. Быстро сунула мне стикер со своим телефоном. Эллиот подошел поближе. Оба в один голос попросили меня позвонить. Я хотел задать вопрос, но тут выкатился отец с криком, что мебель сама себя не погрузит, и я последовал за ним. «Обещай, что позвонишь», — сказала Жюли. Я пообещал.
Уже на лестнице Норбер спросил, откуда я знаю эту девочку. Я ответил, что вообще-то она живет в нашем доме и ходила в нашу школу, и добавил, что общался с ней в литературной студии. Норбер не дал мне времени задать встречный вопрос. «Граната», — сказал он, и я прирос к месту. Он еще никогда не говорил со мной об этой истории. Тот мой факап в школе, у меня в руке была граната, я не знал, что хочу сделать, я хотел жить спокойно, просто чтобы все это прекратилось, чтобы никто больше не ржал у меня за спиной, чтобы те, кто зовет меня жирдяем, обо мне забыли, чтобы те, кто толкает меня в коридоре и приклеивает мне к волосам жвачку, исчезли. Я хотел покоя. Держал в руке гранату и не знал, что мне с ней делать. Не думал ни о чем, хотел спокойно поесть, хотел, наверное, исчезнуть. Я целил не в тех, кто меня мучил, а в себя. Если бы я выдернул чеку, никто бы не смеялся надо мной больше никогда.
Я как будто окоченел, вокруг плакали, орали от страха, я застыл с поднятой рукой, и ко мне подошла одна девочка. Посмотрела на меня. Всегда буду помнить ее слова: «Они того не стоят». Ко мне вернулась способность двигаться, я положил гранату, охранники меня схватили, и в конце концов я оказался у директора.
Норбер сделал паузу, но я знал, что он мне скажет.
Та самая девочка из столовой говорила с тобой на парковке, добавил он, и тут у нас за спиной возник отец и начал вопить, чтобы мы шевелились живее, если не хотим пинка под зад.
Я позвонил Жюли на следующий день, раньше не получилось, нужно было расставить мебель, втащить наверх кровати, распаковать посуду, подключить холодильник, плиту, стиральную машину. А кроме того, собрать шкафы и вытерпеть взрывы папиного гнева, когда пропадал винтик или трескалась негодная фанера. Незнакомец остался ночевать в бытовке, Норбер и Мо все устроили: еда у него была, питьевая вода тоже. Мы договорились забрать его во вторник днем, однако наша новая кладовка с вечера понедельника была до потолка забита вещами и коробками. Папа решил, что мы будем поднимать вещи в квартиру постепенно. Спешить некуда. Мы с Норбером попытались воспротивиться его решению, притворились, что недооцениваем фронт работ, сказали, что мы как раз вошли во вкус и можем перетаскать все коробки. Папа сразу раскричался, как обычно, когда мы с ним не соглашаемся, а мама встала на его защиту. У нас еще будет время открыть остальные коробки.
Вечером моя новая комната напоминала поле битвы. Я закрыл дверь и на несколько мгновений прижался к ней спиной. Как это странно, попасть в некий прямоугольник и понять, что здесь теперь и будешь жить. Кровать уже не слева, а справа. Письменный стол лицом к стене, а не к окну. Шкаф в ногах кровати. Повсюду груды неразобранных вещей. Мешки с книжками, старые тетради, блокнот, в котором я иногда рисую, чтобы убить время. Тетрадь, в которой я начал писать свою историю на субботнем занятии. Все лежало на полу, и я оглядывал комнату в попытке почувствовать себя дома. Она более квадратная, чем та, к которой я привык. Стены покрыты чем-то вроде кремовой ткани. Норбер определил взглядом знатока, что это стекловолокно. С потолка свисает голая лампочка. А главное, запах другой, смесь краски и моющего средства, от которой щиплет горло. Свежий ремонт во всей квартире. Я распахнул окно, всего минус один этаж, но вид совсем другой: внизу дорога, напротив такое же здание, как наше. Парковка с противоположной стороны, под балконом гостиной. Мне кажется, в этой квартире меньше света, чем в прежней. Проехали машины, потом мотоцикл, и, несмотря на жару и химический запах, я закрыл окно. Хотелось побыть в тишине.
Ну вот, сказал я себе. Это мой дом. В предыдущей комнате я провел тринадцать лет. А сколько проживу здесь? Я надел наушники и включил музыку на полную громкость. Густая, богатая гитара из From Beyond упала мне в уши, как будто сверзилась с сотого этажа объятой пламенем башни, именно это мне было нужно, чтобы вдохнуть полной грудью. Когда-нибудь эта комната станет такой знакомой, что я перестану ее замечать. Не знаю, любил ли я старую квартиру. Это была моя среда обитания, ее я тоже не выбирал, как не выбирал подвинуться на пятьсот метров в сторону. Просто мне кажется, что если уж переезжать, то лучше далеко, в другие места. Разведать новый квартал, новые маршруты, не довольствуясь такой банальной переменой. Я никогда не ездил за границу, не летал на самолете, не плавал на корабле, не бывал в Париже, мне тринадцать лет, я подросток, у меня есть время, я знаю. GPS в телефоне не сразу сообразил, что я переехал. Мне хотелось бы совершить кругосветное путешествие, посмотреть на далекие города, хотелось бы сказать отцу, что двенадцать дней назад в мою жизнь вошел незнакомец, хотелось бы снять груз со своей души, поднять его высоко над головой и бросить как можно дальше.
В тот вечер новоселья я сел на корточки, прислонился спиной к двери и впустил ночь в окно. Взял тетрадь, ручку и стал писать, что в голову придет.
О чем думает незнакомец, с утра до вечера запертый то в кладовке, то в бытовке? О своей семье? Есть ли у него где-нибудь любящие родные? Родители? Дети? Спутница или спутник? Может, это они приедут за ним через пятьдесят дней? Друзья? Компания? Когда он закрывает свои большие черные глаза, в которых не различить зрачков, видит ли он любимое лицо?
Думает ли о том крае, где жил, откуда родом? О доме? Своем или отчем? О городе? О деревне? О земле?
