Репутация - Лекс Краучер
Всю свою жизнь Джорджиана пыталась добиться от своих невозмутимых, благоразумных и прагматичных родителей хоть сколь-нибудь теплого к себе отношения, и сейчас она безумно злилась на себя за то, что в очередной раз удивляется, ничего не получив.
Я уже подстрелил пять чаек и надеюсь подстрелить гораздо больше.
После почти месяца молчания отец решил, что охота на морских птиц – предмет, более достойный упоминания, нежели его чувства к дочери. Джорджиану он видеть вовсе не хотел, однако отчаянно нуждался в «Ричарде II».
Внезапно по жилам девушки разлилась кипящая ярость. Джорджиана вскочила, бросилась к книжным полкам, принялась искать наугад, почти маниакально. Отыскав нужную книгу на полке, которую дядя выделил ей под личную библиотеку, Джорджиана несколько мгновений смотрела на нее.
Проклятый «Ричард II». Джорджиана даже никогда не считала эту пьесу особо хорошей по сравнению с другими «Ричардами».
Она зажала несколько страниц между пальцами и вырвала одним стремительным движением. Посмотрела, как тонкие пожелтевшие листы падают на пол, и продолжила безумную расправу над книгой. Девушка не остановилась, даже когда порезала ладонь одной из страниц, и продолжала потрошить «Ричарда II», пока от него не остались лишь обложка да груда бумаги на растопку.
Затем Джорджиану настигло неизбежное раскаяние. Уничтожение книги казалось святотатством, словно она подняла руку на нечто неприкосновенное. Надо было оставить книгу у себя и раскрывать почаще, радоваться ей, ценить еще больше оттого, что она читает ее в то время, как отец не может.
Но было уже поздно. Джорджиана высосала кровь из длинного пореза. Вконец обессилевшая, она еле сдерживала рыдания и казалась себе совершенно ничтожной. Сосредоточиться помогла уборка – Джорджиана тщательно собрала с пола обрывки бумаги, чтобы ни одной улики не осталось, отнесла на кухню и попросила Марджори все сжечь. Пожилая кухарка удивилась, но ничего не сказала и взяла бумагу, потом пригляделась к Джорджиане и сунула ей еще одно печенье.
Когда Бёртоны вернулись с прогулки, их племянница все еще была в прескверном настроении. Молча протянув тете письмо, она отправилась в постель – пусть миссис Бёртон прочтет все сама.
Прошло немного времени, в дверь спальни постучали, и в следующее мгновение миссис Бёртон возникла на пороге. Лицо ее было исполнено столь нежного сочувствия, что Джорджиана чуть не вскрикнула. Тетя присела на край жалобно скрипнувшей кровати и ласково погладила племянницу по руке.
– Твои родители… не очень-то горазды на нежности, – мягко заметила она.
– И не говорите! – пробормотала Джорджиана в подушку. – «Я заметил, что в библиотеке недостает „Ричарда II“».
– Хм… Да. Ну так ты его нашла? В библиотеке его вроде бы нет.
– Нет, – виновато ответила Джорджиана и села в кровати, глядя на тетю. – Я не виню их за переезд, миссис Бёртон, я рада, что матери лучше, и, разумеется, я счастлива быть здесь, но неужели так трудно притвориться, что они по мне скучают? Хотя бы самую малость…
– Да нет, не трудно, – вздохнула миссис Бёртон.
– Думаю, если я явлюсь к ним без приглашения, они впадут в ужас и подстрелят меня, как тех бедных чаек.
– Это вряд ли, милая, – не слишком убедительно заверила миссис Бёртон, а потом притиснула Джорджиану к себе и изо всех сил обняла. Джорджиана испугалась – она была непривычна к таким телесным, таким суматошным проявлениям люб ви, – а когда тетя ее отпустила, смутилась, обнаружив, что к глазам подступили слезы. – Тебе ведь здесь не совсем ужасно живется, правда? Надеюсь, ты понимаешь – мы с твоим дядей счастливы тебя приютить. Мы еще куда-нибудь съездим… И у Кэмпбеллов ты вроде бы так славно погостила.
– Да, славно, – сгорая от стыда, откликнулась Джорджиана.
О своей поездке она поведала правду, но сильно отцензурированную. Рассказала, что обедала с Кэмпбеллами и играла в шахматы у камина, однако умолчала о том, что проделывала вышесказанное в наполовину голом и полностью пьяном виде. А раз тетушка пребывала в таком великодушном настроении, лучшего момента, чтобы сообщить о поездке в коттедж, нельзя было и придумать.
Джорджиана внутренне поморщилась и добавила к списку своих прегрешений еще немного лжи и полуправды:
– Вообще-то, миссис Бёртон, Кэмпбеллы как раз собираются в поездку, и они хотели пригласить меня…
Запинаясь и здорово привирая, Джорджиана разъяснила тетушке суть поездки.
Выслушав, миссис Бёртон улыбнулась, сжав руку племянницы:
– По мне, так звучит превосходно. Как раз то, что нужно, чтобы ты воспряла духом. А знаешь, давай-ка завтра съездим в город, подберем кружев, чтобы освежить какое-нибудь из твоих старых платьев, – предложила она, потеребив рукав Джорджианы.
Та отпрянула, уязвленная предположением, будто ее платья нуждаются в усовершенствовании, но тут же забеспокоилась: а что, если Фрэнсис и ее друзья считают так же? Угрызения совести из-за лжи были моментально забыты.
– Замечательно, давайте съездим, – сказала девушка.
Когда миссис Бёртон выходила из спальни, вид у нее был слегка ошарашенный.
Несмотря на мрачные мысли о том, как ее предположительно негодный гардероб будут улучшать при помощи кружев, Джорджиана приободрилась, когда карета въехала в город; на смену коттеджам и живым изгородям пришли ряды узких домов, прижатых друг к другу так тесно, что непонятно было, как люди внутри умудряются дышать. Все дома были из одинакового буроватого камня, в приоконных ящиках вовсю цвели фиалки и маргаритки – только они и оживляли вспышками яркого цвета окружающее однообразие. Улицы были полны людей; повсюду голосили торговцы, пахло сточными канавами и лошадиным навозом, а гуляющие под зонтиками горожане переходили дорогу, совсем не заботясь о личной безопасности, и лишь уворачивались от экипажей вроде кареты Бёртонов.
Они надолго застряли в галантерее – миссис Бёртон продемонстрировала племяннице такое количество почти не отличимых друг от друга образцов кружев, что стоило Джорджиане моргнуть – перед глазами высвечивались затейливые узоры. Наконец тетя отпустила ее на воздух, посидеть на скамейке в тени, но только чтобы ее было видно из окна. Джорджиана выбежала из магазина, пока миссис Бёртон не передумала, наслаждаться внезапно дарованной свободой.
В городе были две богатые главные улицы, в месте их пересечения самые доходные магазины, трактиры и самые респектабельные залы собраний обрамляли широкую, мощенную булыжником рыночную площадь. Еще в дороге миссис Бёртон предупредила племянницу – трижды, строго говоря, – что таверной на углу заправляют жулики и негодяи и отправиться гулять по улице, идущей от этого угла – значит подписать себе смертный приговор.
Теперь Джорджиана начинала подозревать, что тетя немного сгустила краски; на углу беседовали несколько пожилых джентльменов довольно оборванного вида, а чуть дальше по улице женщина просила милостыню, без особого успеха, впрочем. На глазах у Джорджианы богато одетая дама – ее лица было не видно за зонтом – наклонилась
