Высохшее сердце - Абдулразак Гурна
Комната ходила ходуном от его негодования. Рот его открывался и закрывался, словно ему не хватало воздуха, словно этот приступ ярости застал его врасплох. Мои губы невольно задрожали — не от страха перед физической болью, а от напряжения, которое его гнев во мне вызвал.
— Я не буду сдавать экзамены, — проговорил я осторожно, чтобы он не заметил, как у меня дрожат губы. — Я не могу выучить эти предметы, — продолжал я медленно. — Весь последний семестр я пропускал лекции. И уже очень давно не выполнял домашние задания. Это бессмысленно.
Некоторое время дядя Амир молча смотрел на меня, и его лицо постепенно багровело. Казалось, что он вот-вот раскричится вновь, но он сделал глубокий вдох и повернулся ко мне спиной. Должно быть, этому учат в школах для дипломатов. Через несколько секунд он повернулся обратно и твердым холодным голосом произнес:
— Слушай меня, наглый неблагодарный говнюк. Ты сделаешь, как я сказал. Вернешься в колледж, наверстаешь все, что ты пропустил, и сдашь экзамены, иначе я раскрою тебе башку. Кем ты себя вообразил? Наверное, унаследовал ген идиотизма от своего отца? Марш в свою комнату и немедленно приступай к занятиям… вон отсюда!
Конечно, я вышел, потому что альтернативой было бы покинуть дом, а я еще не думал, что буду делать, если дойдет до этого. Я надеялся, что он выслушает меня и рассердится, потому что такова его манера и потому что я это заслужил, но потом скажет: ладно, давай вместе подумаем, как нам теперь быть. В следующие несколько дней он не говорил со мной вовсе, только иногда грозно спрашивал, хожу ли я на занятия, а тетя Аша подбадривала меня короткими нотациями и предостережениями. Я послушался, потому что мне не оставили выбора. Он был моим спонсором и поручителем, и, захоти он, меня мигом выслали бы из страны, так что я снова стал ходить в колледж и как мог выполнял задания.
Тетя Аша расспрашивала меня о моей учебе и, по-видимому, докладывала о результатах наверх, поскольку спустя какое-то время дядя Амир снисходительно обронил:
— Так держать, мой мальчик.
А тетя Аша сказала:
— Помни, твой дядя старается как ради тебя, так и ради твоей матери. Ты должен думать не только о себе одном.
Когда она увидела, что ее усилия достигают цели и я вот уже которую неделю прилежно сижу за своим столом, тихий и пришибленный, часть ее веры в меня восстановилась и она стала говорить со мной мягче, жалеть меня и время от времени даже приносила мне чашку чаю. Видимо, я нашел самоуничижение в некотором роде привлекательным, поскольку в отдельных случаях включал дополнительную подобострастность, даже если от меня этого не требовали. Однажды я сказал, что не заслуживаю такой доброты, какую они ко мне проявляют, и тетя Аша буквально засветилась от сознания своей праведности.
— Что ж, я тебе говорила: это еще и ради твоей матери, а не только ради тебя, — сказала она.
Я сидел за кухонным столом, разложив перед собой книги и тетради, а тетя Аша расставляла по местам кастрюли с мисками и вытирала другие столы, пока готовился ужин. Ее слова прозвучали как приглашение, и я не смог ему противостоять.
— Но вы же ничего ей не должны, — сказал я.
Я ожидал, что она сразу разгадает мою уловку и сменит тему, но после долгой оценивающей паузы тетя Аша приняла решение. Она подошла к столу и сказала:
— В каком-то смысле твой дядя немного ей обязан, я полагаю. Помнишь, я говорила тебе, что однажды мы чуть не угодили в переплет, когда еще только познакомились?
— Да, помню, — ответил я.
— Но я, кажется, не говорила тебе, что твой дядя был задержан на несколько дней, так ведь?
— Нет! Неужели его посадили в тюрьму? Я никогда об этом не слышал, — сказал я с преувеличенным ужасом, хотя и вправду не знал, что дядю Амира когда-то сажали в тюрьму. «Но сейчас я узнаю все», — подумал я.
— Так оно и было, — сказала тетя Аша. — И твоя мать помогла ему, когда он попал в беду. Знаешь, почему его арестовали? Это имело отношение к нам… к нам двоим. Мы тогда только познакомились, и моему брату Хакиму, твоему дяде Хакиму, не понравилось, что мы хотим быть вместе.
Тут она замолчала и посмотрела на меня игривым, дразнящим взглядом, как будто раздумывала, не скрыть ли все-таки от меня остаток этой истории. Я понял, что ей приятно рассказывать об этом, и невольно улыбнулся. Она тоже улыбнулась и заговорила снова:
— Честно сказать, это было нечто большее. Я имею в виду, больше, чем обычное неодобрение. Это было полное непонимание. Хаким просто все перепутал. Он рассердился на Амира, очень-очень-очень-ОЧЕНЬ рассердился, а ты, наверное, знаешь, какой он становится, когда выходит из себя. Он… — На секунду она остановилась, точно подыскивая нужные слова, но потом изменила направление: — В общем, он велел арестовать Амира. Это была ошибка, Хаким просто неправильно все понял. Ему почудилось, что нашу семью оскорбили. Он вышел из себя и решил показать, что с ним шутки плохи, вот и все. Но… — она засмеялась и отмахнулась от гнева своего брата унизанной браслетами рукой, — увидев твою мать, он влюбился, и твоего дядю Амира выпустили из тюрьмы, и с тех пор мы с ним живем дружно и счастливо. Вот почему у него есть обязательства перед твоей матерью.
С минуту я сдерживал слова, готовые вырваться у меня изо рта, но потом мои силы кончились.
— А у нее был выбор? — спросил я, опустив глаза, чтобы она не прочла в них вызова.
— Что?! — резко воскликнула тетя Аша, отступив от стола, но тут же взяла себя в руки. — Что ты хочешь этим сказать?
Я носил эти слова во рту уже не первый месяц, но не отваживался выпустить их, потому что вопрос казался слишком отчаянным. Раньше я видел этого человека по телевизору, государственного министра чего-то, с бритой головой и мощной упрямой шеей, и теперь, вспоминая это лицо, говорил себе: он ее заставил. Почему бы и нет? Многих жен и дочерей принуждали к
