Его запах после дождя - Седрик Сапен-Дефур
Сильное маленькое существо поднимают и укладывают на смотровой стол, пройдет немного времени, и Убак будет запрыгивать на него сам. Я держу ему голову, шепчу считалки, которые слышны только нам двоим, а тем временем его взвешивают и измеряют: все, что надо, увеличивается, двигается вперед, ничего не скажешь, природа хорошо устроена. Ему смотрят зубы, глаза, лапы, как положено осматривать породистых, спрашивают, не замечал ли я чего-нибудь необычного, и я не знаю, говорить ли мне, что в четверг шестого числа, часов в одиннадцать, у Убака был жидкий стул? Вакцина, противоглистное или еще какое-нибудь превентивное средство, и процедура закончена. Убак снова стоит на полу. Доктор приклеивает к его карточке ярлычок, словно Убак перешел в следующий класс, он что-то записывает в карточку, а Убак ему мешает, толкая мордой под локоть, очень довольный, что вокруг все спокойно. Я старательно вношу вес Убака в график. Все так делают первые полгода, а потом уже нет. Затем мы, не задумываясь, платим много денег и говорим: «До свидания».
Убак уходит, переполненный впечатлениями – тем, что видел, чувствовал, и он рад, что опять день за днем будет жить беспечально. Интересно, он уже знает, что настанет день, когда в этих стенах все окажется для нас не так безоблачно?
Первые визиты выстраиваются беззаботной цепочкой, укрепляя нашу веру в будущее. Обходя женщин и мужчин, не смеющих плакать, уходящих в одиночестве с помертвевшими красными глазами, иногда держа в руках картонный куб, не слыша откровенно жалобного воя других Убаков, мы настойчиво продолжаем верить, что жизнь не кончается никогда. И год за годом так оно и будет – вакцинации и привилегия, которой лишаются слишком быстро, чувствовать себя совершенно здоровым.
Мы с Убаком все чаще проводим время в Бофортене.
Выходные, каникулы, наши с ним внезапные побеги… Есть места, которые притягивают, привечают, где нет необходимости ни за что бороться. Там ничто не напрягает глаз, все говорит о гармонии и равновесии, там люди, земля и время живут, обретя между собой согласие. Среди гор массива Бофортен есть округлые и есть острые, наша жизнь тоже вся состоит из взлетов и падений, и, вглядываясь в горные контрасты, ты то полон дрожи напряжения, то растворяешься в безмятежном покое. Мне случилось любить это место со страстью, и я этого не скрываю. Шамбери теперь от нас далеко, и ради нашего общего спокойствия и экстренных случаев мне пришлось искать ветеринара в помощь доктору Сансону, который жил бы к нам поближе. Помощником станет клиника «Четыре долины» в Альбервиле. В здешних местах любое заведение называют в честь склона, вершины или горного козлика. Четыре – это еще число ветеринаров в клинике. Доктора Форже можно в каком-то смысле назвать среди них главным, голос у него неожиданно громкий, а душа неожиданно добрая. Доктор Вики всегда молчит, и порой невольно задаешь себе вопрос: нравится ли ему дело, которым он так профессионально занимается? Доктор Бибаль если улыбнется, то в високосный год и вокруг видит только вещи очень серьезные, но Убак его любит. Посещение ветеринара пенсионного возраста для тех, кто нацелен на долгую жизнь, действует очень положительно. Потом на его место приедет доктор Делеглиз – молодой и очень внимательный специалист, его тихий спокойный голос – уже половина лечения. Вокруг этих четырех мужчин снует штат помощниц, они отвечают на телефонные звонки, выдают справки в окошке информации, принимают деньги в кассе, накладывают повязки в отделении хирургии, они улыбчивы, от них веет доброжелательностью и добросовестностью, потому что они помнят именно о вас и о ваших нуждах. Одна из них спасет одну из моих собак.
Все эти очень непохожие друг на друга люди вошли в мою жизнь и стали настолько естественной ее частью, что показались мне моей командой, с которой мы вместе собираемся одолевать причуды капризной реки.
Начало путешествия было спокойным, ровным и радостным, управлять лодкой было легко, никаких водоворотов, можно было наслаждаться плаванием, ждать новых радостей и баюкать себя уверенностью, что вся жизнь и есть это прекрасное настоящее, в котором нет никаких подводных течений. Да и откуда им взяться? Будущее в надежных руках.
Кое-что, конечно, хромало, но лишь слегка. Это только оттеняло надежность и крепость всей оснастки: мышечные боли, естественные для физически активной собаки, ведь, в конце концов, они живые существа, у них есть мускулы, связки, кости, механизм действует точно так же, как у нас, у собак тоже могут болеть суставы. Все естественно, но тем более желательно посоветоваться с врачом. Бибал мне сказал, что не надо переутомлять собаку, а Сансон, напротив, уверял меня, что если я не прибегаю ни к каким искусственным стимуляторам, если хожу, бегаю, лазаю, исходя из запаса собственных сил, то не стоит опасаться, что я излишне переутомлю и Убака, его мысль показалась мне необыкновенно убедительной. И еще Сансон говорил, что никто не знает мою собаку лучше меня и мои пожелания совсем не направлены на то, чтобы причинить ей вред. Как же мне нравился этот доктор! И вот мы бегаем, прыгаем, скатываемся, снова лезем вверх и снова падаем. Мелкие неурядицы, ушибы, спотыкания, на мой взгляд, только укрепляют мою собаку; жизнь, щедрая на забавы и удовольствия, продолжается, и наше доверие к ней неисчерпаемо.
Потом вода в реке убывает, в ней появляются коварные водовороты. Поначалу все кажется лучше некуда, зеленые берега радуют глаз, но вот появились едва заметные струйки, если отнестись к ним свысока, они утянут лодку на самое дно. Но ведь все-таки пока это какие-то мелочи, о них с трудом решаешься сказать доктору, боясь, что тебя сочтут психопатом, помешанным на своей собаке. А при этом мелочи тут, рядом – напоминают, что жизнь вообще-то очень уязвима и неустойчива. Трижды Убак подвергся пироплазмозу[47]. Дважды он должен был от него умереть. Убак жил себе спокойно своей жизнью, ел, спал, играл, и вдруг – беда! Моча кофейного цвета, в глазах миллион вопросов, апатия и бессилие. Бывает, что помощь приходит от времени, пройдет его немного, и все образуется. Так вот, это рассуждение – наш первый враг. От Бофортена до Альбервиля полчаса езды, я ехал и все время оглядывался, чтобы убедиться – Убак еще жив. В клинике доктор Вики, взяв у Убака несколько капель крови, сразу поставил диагноз: «Пиро!» Горим. А потом это случилось еще раз. А на третий раз от этого умирают: ни у кого нет трех почек. Убак останется на двое суток в клинике ждать, чтобы показатели улучшились. Клещи – это настоящий бич нашей планеты, отвратительные уродцы, паразиты, высасывающие жизнь вокруг себя и убивающие даже великолепных мустангов. Болезнь от них – позор, она твое поражение, потому что ты не заметил клеща, ты его не вытащил. Но как их всех вытащишь? Штук шестьдесят клещей сосут кровь твоей собаки, ты вытащил пятьдесят девять и решил, что собака спасена… Не надо мне говорить, что все существа, живущие на земле, для чего-то полезны! Клещи, набухшие от чужой крови, живут только для того, чтобы портить жизнь. Только насекомые, которые, удовлетворив свою потребность, сжирают своего партнера, могут разделить с клещами титул самых отвратительных существ на свете.
В следующий раз вредитель был еще более мелким. Убак и я шли вдоль обочины, и на нас двигалась тридцативосьмитонная фура. Мы были буквально в миллиметре от гибели. В ослепительном свете фар я и разглядел крошечную бородавочку в уголке глаза Убака, бородавочка ладно, нужно было убедиться, что она доброкачественная. Дежурил Форже, специалист-кожник, занимающийся драгоценной мембраной, которую собаки прячут под шерстью. Но с Форже есть проблема – по поводу любого симптома он излагает широчайший спектр
