Беглец пересекает свой след - Аксель Сандемусе
У него были дочь и два сына. С этими тремя детьми все было очень запутанно. Агнес, Эспен и Айнер так звали трех самых младших в нашей семье. У троих детей Кристьянсена были эти же имена, и в их семье тоже Агнес была самой младшей, а Айнер — самым старшим. Те из нас, у кого были одинаковые имена, были одного возраста. Айнер Кристьянсен был мальчиком, которого я всегда терпеть не мог, потому что у него было преимущество передо мной в торговле.
Проценты и возврат капитала были принципами, которые я никак не мог не мог уложить в голове. Но эти принципы были у Айнера Кристьянсена в крови, и с их помощью он мог обмануть меня. Я отказывался верить, что кто-то может прибегнуть к мошенничеству и эксплуатации, но теперь, наконец, я знаю больше…
Однажды Агнес Кристьянсен и моя сестра сидели под кустами бузины, когда мы с Эспеном Кристьянсеном подошли туда. Мы решили с девочками, что мы должны быть возлюбленными. Мы с Эспеном чувствовали себя великодушными, отдав друг другу наших сестер. Я сидел с его сестрой, а он с моей, целуя друг друга без всякого стеснения. Никто никогда не учил нас целоваться, это было так, как будто знание об этом родилось в нас самих. Моя мама никогда не целовала меня, насколько я помню. Такие вещи просто не делались в Янте. То, как мы сидели там, возможно, было похоже на какие то радостные брачные игры животных. Мне это нравилось. Несмотря на это, мы с Эспен встали спустя некоторое время со странным чувством, что нам чего-то не хватает. И мы вместе отправились в сарай Адамсена.
Эти покрытые смолой камни у бузины! Они были сердцем Сказочной страны. От них исходило благодатное тепло, потому что на них всегда светило солнце. Именно там мы с Розой держали друг друга за руки и и поклялись друг другу в вечной верности. Но Роза не хотела иметь детей, потому что, если они будут воровать яблоки то лишатся возможности отправиться с нами на небеса, чтобы жить с Богом!
Я был несколько обеспокоен, но не ее взглядами на контроль рождаемости, а тем, что она предположила, что Бог добр. Я определенно не верил, что Бог добрый. Мать тоже говорила, что не верит во все эти разговоры о Боге, но отец сказал, что, возможно, в этом что-то есть. Я был рад, что они увидели это в таком свете, потому что я боялся Бога. Для меня Он был зорким злобным человеком, вечно требующим, чтобы я присоединялся к Нему во всех делах, которые были совсем невеселыми. Я впадал в депрессию всякий раз, когда кто-нибудь упоминал Его имя. Странно, что кто-то представляет себе рай как приятное место, я с ужасом думал о своем последнем дне, когда мне, возможно, придется туда отправиться. Наши соседи Йенс Хансен и его жена были благочестивой парой. и они собирались на небеса. Но только представьте, как ужасно будет даже там, когда они запрокинут назад свои головы и начнут петь!
У Йенса Хансена была дочь, которую звали Петра Лавиния. Она умирала каждый год ранней весной, вскоре после своего возвращения. Каждый год ее клали в одну и ту же могилу, а на следующий год она вдруг снова возвращалась к Рождеству. Нет, мне никогда не приходило в голову, что это были разные девочки, каждый год ее звали Петра Лавиния, и каждый год она снова оказывалась в той же могиле. Но было любопытно, что она так и не выросла, и почему ей пришлось провести все лето, лежа в земле? Я решил, что это что-то вроде акта весенней посадки. Каждый раз, когда ее хоронили, мы с Агнес входили в дом, чтобы посмотреть на нее в гробу и получить торт. Этот ежегодный торт мешал мне, так сказать, прийти к удовлетворительному объяснению тайны Петры Лавинии, так как столь приятный на вкус торт был достаточным событием само по себе. Каждый год Петре Лавинии давали новый молитвенник, чтобы положить его с ней в могилу он находился у нее под подбородком. Это было странно, потому что в ее доме не было никого, кто имел бы хоть что-то похожее на певческий голос, и, должно быть, было довольно жутко на кладбище по ночам, когда Петра Лавиния пела. Отец сказал. что молитвенники слишком дороги, чтобы их можно было использовать таким образом. Маленькой деревянной палочки, обмотанной куском белой тряпки будет достаточно сказал он. Я задумался, как Петра Лавиния могла петь псалмы с такой палки, завернутой в белую тряпку. Но в городе было так много белых тряпок на кладбище.
ПЕТРУС И ОЛИН
Моего старшего брата, достаточно взрослого, чтобы быть моим отцом звали Петрус. Я ненавидел и его и его возлюбленную, Олин.
Тетя Олин! Это была самодовольная шлюха, уродливая, как грех. У нее была отвратительная бородавка на одной щеке и она вечно на что-то обижалась. Мы все ее боялись. Всякий раз, когда мать и отец получали письмо от Петруса, они не смели ни словом об этом обмолвиться Олин, чтобы она не проявила свой злобный нрав и не начала кричать о том, что Петрус вечно пишет им и ни разу ни разу не писал ей. Она мотала головой и отказывалась даже взглянуть на письмо, но если бы мать скрыла от Олин, что Петрус писал домой, она бы все равно каким-то образом узнала об этом и еще больше рассвирепела. В результате Петрус редко писал нам, а Олин никогда не давала нам знать, как у него идут дела, она просто улыбалась с важным видом. Мама всегда плакала после визита тети Олин, потому что визит Олин всегда сопровождался бушующей бурей слез и негодования. Я не мог понять, что Петрусу нужно от такой женщины. Она изводила нас всех, она настаивала на том, что мы недостаточно утонченны для нее, и даже заставила Петруса поверить в это. Ее отец, как и мой, был рабочим на фабрике.
У Олин была мать с таким же мерзким нравом, как и у нее самой. Петрус не был достаточно утонченным для ее дочери, а мы были, во многих отношениях, еще более простыми людьми, чем он. Этого
