Горошины - Эдуард Дипнер
Наш с Геной приезд не остался незамеченным. Машин такого цвета, как у меня – яичный желток, замешанный на солнечном луче – не было на всем базарном просторе. Нет, они не бросились, толкая друг друга, к моей машине. Солидно, чтобы не уронить достоинства, они поглядывали искоса, степенно обходили вокруг.
– Есть! – шепнул мне Гена. – Смотрите, не продешевите! А я пойду куплю что-нибудь пожрать.
Среди толпы выделялись двое – чернобородый, дородный, в полосатом халате и рядом с ним – цивильно одетый подобострастный переводчик. Эта пара прошлась мимо моей машины один, второй, третий раз, потом чернобородый сказал что-то резко зевакам, постепенно окружавшим мою машину, и те отступили, кланяясь. Я вышел из машины.
– Салом, – сказал мне второй. – Ви ест продават этот машын? Уважаемый Фатхулла хотел посмотрет Ваш машын.
Я открыл дверцу и широким жестом пригласил уважаемого Фатхуллу. Уважаемый уселся на заднее сиденье, ощупал и внимательно осмотрел весь салон, затем сказал что-то своему тархимону.
– Уважаемый Фатхулла хотел, как это по русски? Пра-ка-тыт на Ваш машын.
– Нет вопроса, – сказал я и сделал кольцо вокруг базара.
Спидометр моей Антилопы произвел неизгладимое впечатление на узбеков. После возвращения они долго разговаривали по-узбекски.
– Ваш машын оч-чен быстрый, – сказал мне тархимон. – Почему так?
Я объяснил, что моя машина особенная, что сердце, в смысле двигатель у нее – от жигулей, гораздо лучше, чем у москвичей, потому и ездит она быстро.
Узбеки удалились на совещание, а мы с подошедшим Геной уплетали принесенные им на картонной тарелочке узбекские манты, остро перченые, истекающие горячим мясным соком.
Наконец, узбеки, готовые, очарованные моей Антилопой, но сохраняющие достоинство, подошли к нам.
– Сколко стоит? – спросил тархимон.
– Девять тысяч, – нахально выпалил я.
– О, это ест хороший цена. Но уважаемый луды должен немного уступат.
Ну, конечно, какой восточный базар и без торга? Без торга – никакого уважения! И мы с Геной спустили триста рублей, исключительно из уважения к Фатхулле.
Уважаемый Фатхулла жил в аиле, в тридцати километрах от Андижана, и мы вчетвером поехали туда. Это была обыкновенная узбекская юрта, с очагом посредине и дырой дымохода вверху, глинобитный пол, устланный где – кошмой, где – драными узбекскими коврами. Вся мебель состояла из низенького круглого стола, вокруг которого мы уселись на корточках. Наши с Геной европейские ноги никак не хотели складываться калачом, и тархимон дружелюбно посмеивался над нами. Узбекская жена, в ярком, пестром платье и шароварах быстро выгнала из юрты босоногую детвору, также быстро-быстро и безмолвно внесла казан с пловом, после чего удалилась. Узбекским женщинам не следует встревать в серьезные мужские дела. В молчании мы ели плов, конечно, руками, Тархимон было предложил нам некое подобие деревянных ложек, но мы оказались. Из уважения к хозяину. Плов был ярко-желтый, как моя Антилопа, с изюмом и курагой, с запахом хлопкового масла, потом мы долго и чинно в глубоком молчании пили крепчайший чай, причем нам в пиалы наливали не до краев, а чуть-чуть. Из уважения к дорогим гостям. Вся церемония длилась страшно долго, и я уже начал ерзать и чувствовать боль в согнутых ногах, когда вошла узбекская жена и быстро-быстро унесла пиалки. Тархимон глубокомысленно поднял вверх палец и оглядел нас, а уважаемый Фатхулла удалился к краю юрты. Долго копался там и вынес холщевый мешок. В мешке были деньги. Деньги были в основном, мелкие, не крупнее пятидесяти рублей, и каждая укомплектованная сотня была отдельно перехвачена другой, сложенной вдвое купюрой. Я представил себе, как многие месяцы и годы этот хлопкороб копил и складывал эти сотни, отказывая своей многочисленной семье в насущном, необходимом.
Обернутые сотни выкладывались на стол, тщательно и многократно пересчитывались: бир, икки, уч, турт, беш, олти, етти…
У меня есть крупный недостаток – я не люблю и не умею считать деньги, за меня это увлеченно делает моя жена, мое дело – зарабатывать их. Я доверил расчеты Геннадию, а сам вышел из духоты юрты на свежий воздух. Пожалуй, всё детское и женское население аила скопилось напряженным кольцом вокруг юрты и причаленной к ней Антилопе. Мужчин не было, их собственное достоинство и уважение к Фатхулле было превыше праздного любопытства. Я погладил Антилопу по крыше и тепло попрощался с ней. Она попала в старательные, трудолюбивые руки. И в то же время странное чувство стыда овладело мной. О, нет, я не ограбил, я не совсем честно забирал деньги, несоразмерно большие деньги у этих простодушных людей, от мала до велика под палящим солнцем гнущих спины на хлопковых плантациях, отравленных распыленными химикатами и дефолиантами. Я признался в этом Геннадию, но он только хмыкнул.
– У Вас повышенная совесть, – сказал он, так про Вас на заводе говорят. Вам нельзя работать руководителем.
РАССКАЗ ЧЕТВЕРТАЙ, ЭХ, ДОРОГИ!
Наша дочь поступила в Новосибирскую консерваторию по классу фортепиано. Сама, без чьей-то помощи. Вот такая она у нас талантливая, вся в меня. Первый год, восторги новизны, предстояли экзамены, но мне позвонила моя тетушка из Новосибирска, Вера первый год квартировала у нее.
– Верочка заболела, очень серьезно, высокая температура, я не знаю, что делать, ведь скоро экзамены, – скорбно сказала она.
– Немедленно выезжаем в Новосибирск! – заявила моя жена. – Нужно спасать ребенка!
А я только что получил, наконец, вожделенного жигуленка. Главный механик треста прислал именную разнарядку на ВАЗ-2101, второй квартал, и я направился в наш городской автосалон. Во дворе автосалона было пустовато, и в самом дальнем углу
