Багаж - Моника Хельфер

А присутствует ли при ней кавалер? Звучало ли слово «кавалер» в ушах городских дам так же, как в ее ушах? Или городские дамы только посмеялись бы над таким словом? Кавалер в ее мечтах походил то на Йозефа, то на Георга; Йозеф в своем черном выглядел благороднее, но сердце ее билось для Георга. Йозеф в черном фраке был бы самым красивым мужчиной во всей Опере. И на него были бы устремлены все взоры. Да, но в своих мечтах человек имеет право быть эгоистом. Она не хотела ни с кем делить восхищенные взгляды. Она хотела, чтобы любовались ею, только ею одной. Так что она видела рядом с собой Георга. Она могла бы нежно называть его «мой Лис» — за его юмор и за его рыжину. Они приехали бы в карете к себе домой в городскую квартиру, и там она от волнения опрокинула бы на себя бокал шампанского. Она не знала, как пишется слово «шампанское». Георг стянул бы с нее платье через голову, ей стало бы немного дурно от алкоголя, и Георг набрал бы для нее ванну. Это было бы как на пышном Востоке. Она бы ничего не испортила в этой картинке. А когда она вышла бы из пара, это выглядело бы подобно явлению из облака. И Георг заметил бы: «Никогда в жизни я не видел ничего прекраснее». Мечта: прошла минута — и вот уже в нее больше не веришь. Я, придумавшая эту мечту и записавшая ее, верю в нее дольше, чем могла бы верить Мария. Я ничего не знаю о мечтах моей бабушки.

Потом Георг все-таки пришел еще раз. Но на этот раз он не встретился с Марией. Лоренц перехватил его внизу, у источника. Он там работал над своим изобретением и хотел непременно рассказать о нем Георгу.

Дело касалось проблемы с водой. Источник находился гораздо ниже уровня дома и, собственно, даже не принадлежал их семье. Просто тот, кому он принадлежал, никогда не объявлялся. Ручей стекал с горы, и еще до того, как Мария и Йозеф въехали в этот дом, уже был уложен деревянный желоб, по которому часть воды отделялась из ручья и заполняла бетонированную ванну шириной в добрых полтора метра, такой же длиной и глубиной в метр. Вероятно, это сооружение было задумано для того, чтобы поить скот. Йозеф сколотил из досок крышку. Последний участок желоба был подвижным, так что вода могла либо попадать в ванну, либо отводилась в сторону. Если присесть в ванне на корточки, можно было пустить струю воды себе на голову. Правда, вода была очень холодная, талая с гор. И в ней Йозеф мылся каждый день. Голый с головы до ног. И зимой тоже, пока ручей не замерзал. Воду, необходимую дома по хозяйству, надо было таскать наверх бадьями. Делать это никто не любил. И Лоренц хотел что-нибудь придумать. Хотя бы для того, чтобы облегчить жизнь себе, матери и сестрам-братьям, но в первую очередь потому, что такие мысли доставляли ему радость: а может ли это работать? И если может, то как? Он же видел у своей тетки в доме, насколько это удобно — иметь в доме проточную воду и электричество.

И когда Лоренц в своих размышлениях сидел у источника и соображал, глядя в небо, он увидел, что по дороге коротким путем поднимается Георг. Он побежал ему навстречу, и когда они потом уже вместе поравнялись с источником, Лоренц выложил ему свою идею: что-то вроде канатной дороги с крючьями, на которые можно было бы цеплять бадьи с водой. Тогда внизу у колодца придется стоять человеку, который мог бы подвешивать к канату бадьи с водой, а наверху должен стоять еще один человек, который станет опорожнять бадьи.

— Когда человек говорит «что-то вроде», то неизвестно, как это воплотить, — такой комментарий последовал от Георга.

Тут Лоренц примолк.

— Сделай чертеж, схему, — предложил Георг.

Лоренц продолжал молчать.

— Только не обижайся, — сказал Георг и добавил, что пришел окончательно попрощаться. И что хочет сделать ему одно предложение: когда война закончится, все наладится и отец вернется домой, а он, Лоренц, отучится в школе, не хочет ли он тогда приехать к нему в Ганновер. — Я придумаю для тебя что-нибудь хорошее. Такие люди, как ты, должны жить в городе. Там от них больше пользы. А кому здесь нужен человек с идеями?

Георг извлек из кармана кожаный кошель и передал его Лоренцу:

— Спрячь это, — сказал он, — и если случится так, что у матери будут какие-то трудности, отдашь это ей.

— Что у тебя с рукой? — спросил Лоренц.

Рука у Георга была перевязана. Катарина ведь никому не рассказала о том, что видела. Потому что она не могла это истолковать. Почему мама укусила мужчину за руку? Зачем она это сделала? Он же ей нравится. Он всем нравится. А кусают только того, кого не любят.

— Это пустяк, — сказал Георг. — Заживет.

Потом он какое-то время растерянно стоял, посматривая вверх на дом, подержал здоровую руку под струей воды и сказал, что вода очень холодная. Но из дома наверху так никто и не вышел. Он еще раз глубоко вздохнул и попрощался.

Мой дядя Лоренц отнесся к его просьбе с должным уважением, он аккуратно хранил кожаный кошель у себя, спрятав его среди своих вещей, и при каждом трудном положении, в котором оказывалась его мать, он взвешивал, не настала ли уже пора, но открыл кошель только тогда, когда и она, и отец уже умерли. Но в кошеле оказались не деньги и не драгоценности, хотя снаружи прощупывались именно так. Там была горсть красивых камешков, обломок горного хрусталя, полдюжины ракушек и одна морская раковина. И посреди этой кучки листок бумаги, многократно свернутый и затвердевший от времени в комочек. На листке было написано: «Моя любовь».

Лоренц доложил матери: мол, приходил Георг и сказал, что больше никогда не придет, так и велел передать. Тогда она дождалась, когда наступит ночь и дети уснут, и выпила тот шнапс, который припасала, чтобы промывать раны. Выпила всю бутылку до дна. Катарина, проснувшись утром, нашла мать без сознания и подумала, что она умерла. Она побежала в чем была, в ночной рубашке, с распущенными волосами, босая, по утренней темноте вниз, к бургомистру, стучалась ему в дверь двумя кулачками и кричала, что случилось самое страшное.

Бургомистр поднял Марию на руки и понес ее вниз, к источнику. Там раздел ее, опустил в бетонную ванну под