Тут мой дом - Эльчин Сафарли
На ветках тутовника обсуждаем с братом школу. Он любит математику, она ему дается легко, в отличие от литературы. «Ну не хватает мне терпения читать длиннющие тексты. В них нет сложений, вычитаний, умножений… Без математики человек не полетел бы в космос и не построил бы грандиозные строения, в том числе крепостную стену».
Облокотившись о ветку, он что-то вычитает ручкой в маленьком блокноте – в такие моменты Али очень похож на папу. Особенно тем, как морщит лоб.
Завтра отец уезжает в Кировабад.
– Папа вернется в конце ноября, обещал поехать с нами на дачу.
– …и позаниматься со мной математикой. Тяжело без него решать уравнения. Дедушка на даче, а мама с бабулей не особо разбираются.
– Я уже скучаю без него. А ты?
– Еще как, Амир. Раньше он тоже уезжал, но я знал, что скоро вернется. И от этого не так сильно скучалось.
– Теперь, приезжая, он будет жить в другом доме, где-то у Чайной фабрики. Приблизительно знаю, где это. Минут за пятнадцать добежим.
– Зачем? Мама и мы ему надоели?!
– Не говори так! Он нас любит. Просто они с мамой больше не хотят быть мужем и женой. Такое бывает. У Георгия из седьмого дэ так же.
– И у Шафиги с предпоследней парты.
– Думаешь, они с мамой помирятся?
– «Я хочу в это верить». Так сказал дедушка.
…Папа уехал в Кировабад с тремя чемоданами. Обычно ему хватало одного. Он поцеловал нас, обнял маму, что-то прошептав ей на ухо. Я смотрел на родителей (в их глазах не было слез), пытался уловить изменения, но все выглядело обычным. Может, изменения случились давно, стали привычны глазу, поэтому я их не замечаю?
Тайком заглянули в родительский шкаф, там висели отцовские свитера, куртки. Нам полегчало.
…Мама пришла к нам перед сном. Свет мы погасили, но еще не спали, обсуждали план побега с завтрашней физкультуры (она все равно последняя), чтобы покататься на бульваре на аттракционах.
Обычно мы долго болтали перед сном, пока кто-то из нас не переставал отвечать – засыпал.
Мама была в пижаме абрикосового цвета, волосы распущены, лицо и руки блестят от крема. Мама вкусно пахнет. Если она задерживалась на работе, я забегал в родительскую спальню, доставал из-под подушки мамину пижаму, вдыхал ее запах. Тоска стихала.
«Не спите еще? Услышала ваше ляляканье, захотела поваляться с вами». Мама легла к брату, обнялась с ним под одеялом и оттуда позвала. «Эй, Амир, давай к нам». Я запрыгиваю к ним, прижимаемся друг другу. Мама тихо заговаривает.
«Простите меня, мальчики, в последнее время я резкая. Мне было тяжело на душе, плохо справлялась с собой. Такое, наверное, случается в каждой семье – люди очень любят друг друга и очень ранят. Жизнь подбрасывает сложные задачи, не всегда просто с ними справляться».
Откидываю одеяло, из окна на нас падает желтый свет уличного фонаря. Часы на здании мэрии отстукивают новый час. «Ладно, мам, – включается брат, пародируя бабушкину интонацию. – И дома, и за его стенами могут быть тучи. Они так же нужны, как солнце. Без них мы бы не ценили ясное небо».
Мы хихикаем, мама подносит палец к губам. «Тихо, а то бабушка проснется, и тогда точно будут тучи». Я кладу ее руку себе на щеку. «Мам, а папа нас любит?» Она кивает. Брат спрашивает следом: «А ты его, мам?» Мама закрывает глаза. «Сейчас я могу сказать только то, что мне тихо и радостно с вами… Давайте спать. Завтра новый день».
21. Что-то уйдёт, но и придёт новое
Милана учится в девятом. Светло-карие глаза, каштановые волосы до плеч, она их собирает в пучок. Быстрая, бойкая, общительная, всегда в кругу людей.
Милана хорошо поет. Наша учительница музыки Наджиба Алекперовна (злюка редкостная) зовет ее украшением школьных концертов. «Вот у вас, неодаренных, просто музыкальные фразы, а в голосе Миланы мало того что талант, мощь и переливчатость, еще и повествование – сразу представляешь картинку».
Мы живем недалеко, она – в шестиэтажке у Приморского бульвара. Однажды мы с папой встретили на бульваре Милану с белым пуделем; она мне помахала, но не подошла, видимо, постеснялась.
Сдружились на репетиции концерта в честь выпускного, старшие и младшие классы должны были вместе спеть «Когда уйдем со школьного двора».
Это мое первое выступление на сцене, я краснею и потею, в перерывах между репетициями стою у открытого окна с тетрадкой, зубрю текст. «Эй, ты уже красный, как свекла! Не волнуйся, там будем мы, подхватим… Ты из какого класса?» Милана взяла меня за руку, потащила вниз по лестнице.
Сели на подоконник перед актовым залом. «Давай споем твою часть?» И мы спели.
…Но жизнь – она особенный предмет:
задаст вопросы новые в ответ.
Но ты найди решенье непременно!
Спасибо, что конца урокам нет…
Я разок запнулся, но спел вроде бы верно.
Милана подпевала, ее голос напомнил мне бархатную ткань, которой бабушка покрывала кресло в гостиной, – он звучал нежно и одновременно плотно.
«Мой выпускной тоже не за горами, через два года. Подустала я от школы, если честно. Но знаю, что буду скучать. По ребятам, учителям, не по всем, конечно. По мелу и доске, по дежурствам в классе и стенгазетам, по крашеным стенам коридоров и пожелтевшим страницам библиотечных книг – по записям в них можно проследить, кому учебник выдавали до тебя… Кстати, я Милана, а ты?» Она протянула руку, я ее пожал. «Я Амир. Ты красиво поешь, Милана». Она спрыгнула с подоконника. «Спасибо. Ладно, мне пора. Увидимся».
* * *
– Твой папа похож на киноактера. Видела вас на бульваре. Он в кино не снимается?
– Нет, он инженер. А как ты поняла, что он мой папа?
– Вы похожи. Даже походка одинаковая.
– Одинаковая?
– Ну да. И лица у обоих задумчивые.
– Наверное…
– Вы ведь в «Монолите» живете? Я и там во дворе вас встречала. Два раза в неделю хожу в третий блок на французский к Жанне Альбертовне. У нее из окон обалденный вид на крепостные стены.
– Значит, и на поэта Сабира.
– Ха, да! Пробовала его читать – не мое.
– Я не стану передавать ему твои
