Физическое воспитание - Росарио Вильяхос
После обеда мать Сильвии ушла укладывать мальчиков на тихий час. Они близнецы, им по четыре года, и все игрушки у них одинаковые. Иногда с ними сидела Сильвия, если родители уходили погулять или в кино, и Каталина приходила в гости составить ей компанию, как раньше к Амалии, только в случае с Сильвией ее мать оставляла им готовый ужин либо деньги на пиццу. Близнецы сами себя развлекали, катая наперегонки свои одинаковые машинки, и переговаривались на собственном языке, который понимали только они сами, так что редко требовали внимания сестры. Каталине союз Сильвии и близнецов казался идеальным; она с удовольствием наблюдала за ними и представляла, насколько иной была бы ее собственная жизнь, будь у нее сестра-близнец или хотя бы просто сестра. Или даже собака. Домашних животных у них никогда не было, потому что мама боится всякой живности, но Каталине очень хотелось бы собаку – быть может, для того, чтобы почувствовать себя хозяйкой одомашненного зверя, другого тела, которое она ограничивала бы и отпускала от себя только на длину поводка.
Родители Сильвии обычно возвращались до полуночи, но Каталине к этому времени уже надо было уйти, потому что папа с мамой никогда не разрешали ей оставаться на ночь в гостях. Как полагает Каталина, они просто не хотели, чтобы кто-то потом ночевал у них. Родители Сильвии были одного возраста с мамой Каталины, но выглядели моложе или, по крайней мере, вели себя как молодые – например, ходили куда-нибудь вдвоем. Каталина не помнит, чтобы Паблито хоть раз с ней сидел, пока она была маленькой, чтобы мама с папой сходили погулять, в кино или в кафе. Если она спросит, почему Паблито никогда за ней не присматривал, мама наверняка ответит, что сидеть с детьми не мужское дело. Или, хуже того, упрекнет, что им было не до прогулок, потому что Каталина в детстве сильно болела. Она помнит только один раз, не так давно, когда мама с папой пошли в бар через дорогу, видимо, мириться после того, как несколько дней друг с другом не разговаривали. А родителей Сильвии невозможно представить в ссоре, как и близнецов, которые после того обеда дружно стали клевать носом.
Каталина с Сильвией пошли загорать. Скоро им захотелось поплавать в бассейне, пока солнце не ушло и вода не остыла. Каталина наконец согрелась настолько, что готова была залезть в воду, но едва она встала, как поняла, что хочет писать. Она пошла обратно в дом, как была, босиком и в купальнике. Села на унитаз и отодвинула купальник, чтобы не снимать, а то дверь в туалет не запиралась – вдруг кто-то случайно войдет, пока она сидит с голой грудью. Каталина сделала свои дела, быстро подтерлась, не жалея бумаги и внимательно разглядывая каждый комок, прежде чем выбросить и дернуть цепочку, а потом еще какое-то время провела в туалете, будто потеряла что-то и хотела поскорее найти. Когда она наконец вышла, то столкнулась с отцом Сильвии, который как раз туда направлялся. Он заметил, что у нее встревоженный вид.
– У тебя все в порядке?
– Пожалуйста, не ходите пока в туалет, – взмолилась Каталина и уперлась своими длиннющими ногами и руками в дверную раму, перегородив собой проход. – У меня, наверное, какая-то инфекция мочевого пузыря, потому что я сейчас пописала, и запах очень странный.
Он помолчал, обдумывая слова Каталины, а потом, как будто до него дошла шутка, услышанная несколько дней назад, расхохотался. Она почувствовала себя глупо и опустила руки, сбитая с толку, но он поспешил ее успокоить, объяснив, что этот запах из-за спаржи, что она ничем не больна и волноваться не надо, и улыбнулся, когда она вздохнула с облегчением и посмотрела на него в ответ, покрасневшая, с радостными глазами, умиротворенная, как будто в ней еще три минуты назад не бушевала буря. Каталина опустила взгляд, смеясь почти беззвучно, и вдруг почувствовала что-то в волосах, тогда еще довольно длинных. Ладонь, накрывшая ее ухо. Ласковое прикосновение. Она была почти одного с ним роста, но почувствовала себя маленькой от этого проявления нежности, которое у нее дома было бы такой же аномалией, как зеленая спаржа. Он так и держал сложенную лодочкой руку возле ее уха, как будто давал ей послушать шум моря в раковине. Она подняла взгляд, только чтобы убедиться, что он по-прежнему не сводит с нее глаз, а сама она не знает, что сказать или сделать. Она посмотрела на себя его глазами и увидела только девочку в купальнике. Осознав это, она обхватила плечи руками, пробормотала что-то про холод, потому что ей всегда холодно, и поспешила обратно на солнце. Она снова улеглась на полотенце. Сильвия взглянула на нее поверх солнечных очков.
– Куда это ты пропала? – спросила она и прыгнула в воду.
Каталина не ответила, потому что ей не давало покоя присутствие отца Сильвии, который ходил мимо то в дом, то из дома. И все время на нее смотрел, просто так и в окно. Тогда-то она и сказала, что вдруг вспомнила про дела, и притворилась, будто звонит папе по телефону, чтобы он приехал (верхом на единороге) и поскорее забрал ее у въезда в поселок. Она сбежала оттуда, потому что почувствовала неладное – будто у нее сработала сигнализация, та самая, которая молчала днем, когда он объяснял ей, как устанавливают это устройство. С первым же тревожным сигналом Каталина ретировалась; отогрелась так, что ей даже снова стало жарко, как перед походом в туалет, она только по дороге, отвлекаясь на всю мелкую живность, которая встречалась ей на пути, как будто ей всего двенадцать лет и она совсем не хочет убегать ни с каким двадцатипятилетним парнем. Она остановилась перед двумя белыми бабочками, такими же, какие летают в любом городском палисаднике, только эти порхали вокруг нее и нисколько ее не боялись. Каталина исполнилась благодарности за такую удачу, за чувство причастности к легкой и эфемерной гармонии этих членистоногих. Долго ли живет бабочка, задумалась она. Если не попадет в руки к кому-нибудь вроде восьмилетней Каталины, то достаточно, чтобы сполна насладиться жизнью; в восемь лет она отрывала бабочкам крылышки, когда удавалось их поймать, – она дожидалась, пока насекомое сядет на цветок пить нектар, а потом накрывала его руками и не давала улететь. Как и всем мальчикам и девочкам ее возраста, Каталине велели принести в школу коробку из-под обуви и выдали тутовых листьев и трех-четырех гусениц шелкопряда. На примере этих коконов, похожих на чипсы «Читос», детям предлагалось усвоить, что всякое живое существо рождается, вырастает, если повезет, размножается и умирает. Но Каталине пришлось наблюдать не за шелкопрядами, а за тем, как мама выбрасывает их в мусорное ведро, не дождавшись завершения жизненного цикла, потому что они, по мнению мамы, мерзкие. Поэтому Каталина усвоила, что они не заслуживают внимания, и перестала мучить бабочек лишь через несколько лет, когда изучала их на биологии. Оказалось, насекомое претерпевает глубокие изменения, прежде чем станет бабочкой, а сколько еще других опасностей его подстерегает, таких как встреча с девочкой вроде Каталины, которая охотилась на бабочек, думая, что маслянистый след на пальцах, остающийся после того, как потрогаешь их за крылья, – это пыльца фей, как та, с помощью которой летает Питер Пэн. Ей было всего восемь, а она уже мечтала улететь из дома. Поэтому, видя сейчас этих двух белых бабочек так близко от себя, Каталина чувствует, что прощена за те давние зверства по отношению к их роду. Мыслить логически, менять свое мнение, прекращать делать то, что делала прежде, – наверное, это и есть универсальный ключ к счастью, ведь именно в этом состояла ее собственная метаморфоза. Испытание Каталины было в том, чтобы отказаться от бандажа
