Дураки все - Ричард Руссо
Другие утверждали, что основная проблема проекта не столько сам замысел, сколько Карл Робак. Лофты разрекламировали как городское жилье класса люкс, но и опыт, и натура подбивали Карла сэкономить на строительстве, а разницу прикарманить. Пессимисты из старой гвардии ворчали, что город не столько сотрудничает с будущим талантливым предпринимателем, сколько прикрывает отъявленного мошенника. Некоторые даже подозревали, что Карл взялся за старое: что-то такое пронюхал и купил якобы дрянь, чтобы впоследствии, когда выяснится настоящая ее стоимость, продать, но уже задорого. Может, он и фабрику-то перестраивает только для вида. Карл редко показывался на объекте, даже если требовалось принять серьезное решение (поговаривали, что у него нелады со здоровьем), а когда все же приезжал на стройку, то его словно и не волновало, что там происходит: того-этого или этого-того. Даже те, кто готов был усомниться, что его помыслы нечисты, все же подозревали: после суровых решений суда и беспощадных штрафов у компании “Тип-Топ” попросту не хватит оборотных средств на проект такого масштаба. Остатки тяжелой техники, не подлежащей ремонту, ржавели на стройдворе. Сейчас в компании трудилось с десяток строителей, причем большинство – меньше сорока часов в неделю, чтобы Карлу не приходилось платить им за переработку. И каждую неделю появлялся слух, что уж на этот-то раз им точно не заплатят.
Другая проблема с новым Батом заключалась в том, что он вонял. В прямом смысле. В “Демократе Шуйлер-Спрингс” – в Бате его именовали “Дерьмократом” – проблему окрестили “Великая вонь Бата” (эту фразочку подцепили в “Олбани таймс юнион”). Последние два года каждое лето, едва термометр показывал восемьдесят пять градусов[8], густой запах тухлятины окутывал город, сразу весь, – и не поймешь, откуда она взялась. Неплохо бы Бату и самому помыться как следует, замечали гости города, морщили нос и старались поскорее сесть в машину и убраться восвояси. Одни утверждали, что вонь источают болота близ кладбища Хиллдейл, а в город ее доносят летние ветерки. Вот только на кладбище так не воняло. Один городской фундаменталистский священник полагал, что проблема морального свойства. По соседству, в Шуйлер-Спрингс, ширится и без того большое сообщество геев, и, быть может, так Господь пытается нас вразумить, разглагольствовал священник с кафедры, но предположение это поддержки не получило, поскольку напрашивался вполне очевидный вопрос: почему бы Всевышнему не подвергнуть обонятельной каре непосредственных нарушителей, а не их безвинных соседей? А в этом году – можно подумать, Карлу Робаку мало проблем – жившие рядом с фабрикой утверждали, что запах идет от нее. Но как такое возможно? Здание сорок лет стояло заколоченным. Там и вонять-то нечему.
И вчера пришли очередные дурные вести. После двух дней проливных дождей строители “Тип-Топ” обнаружили, что из трещины в бетонном полу подвала прет зловонная желтая слизь. Карл, верный себе, охотно заделал бы трещину и забыл об этом, но член городской управы настоял на том, что необходимо проконсультироваться с государственным инспектором, а тот потребовал от Карла продолбить бетон перфоратором и выяснить, что там, черт побери, такое. Вдоль передней стены фабрики проходила труба городского канализационного коллектора, и хотя сточные воды эта слизь не напоминала ни видом, ни запахом – да и воняла гораздо, гораздо хуже, – инспектор предположил, что, возможно, где-то на стыке трубу повредили корни деревьев. А очутившись внутри трубы, да с регулярной подкормкой из нечистот, корни разрослись, как опухоль, и вовсе прорвали трубу. Ну а ее содержимому надо ж куда-нибудь деться. Кто знает? Может, под фабрикой разлилось целое озеро дерьма. Что там такое и сколько его, можно узнать, только пробив бетон. Но, что бы там ни оказалось, это придется ликвидировать.
Эта-то необходимость и заставила Карла Робака вспомнить о Рубе Сквирзе, тот, поговаривали, в отрочестве нюхал клей, из-за чего лишился обоняния и с тех пор, не жалуясь, мог работать по пояс в свежем навозе. Руб со сварливой женой Бутси жил на окраине Бата, но в это время суток он, скорее всего, на кладбище в Хиллдейле, где работает смотрителем. Точно наверняка знает Дональд Салливан, друг Карла и, с тех пор как тот лишился дома, еще и арендодатель. А поскольку стычки с ним неизменно поднимали Карлу настроение, которое сейчас было хуже некуда, он решил наведаться к Салли.
Салли, как и всегда, сидел на табурете в конце стойки в закусочной Хэтти. Он дежурил здесь с половины седьмого утра едва ли не каждый день, помогал Рут справляться с наплывом клиентов, желавших позавтракать; впрочем, сегодня от него толку было немного – в груди теснило, мучила одышка. Закусочная давно опустела. К полудню опять набегут, но до той поры еще час. На стойке рядом с чашкой из-под кофе лежал свежий номер “Еженедельника Бата”, сложенный так, что с верхней страницы Салли понимающе улыбалась его бывшая квартирная хозяйка. “Легендарная учительница средних классов Берил Пиплз, – гласила подпись. – Для своих многочисленных учеников – мисс Берил”. Салли знал, что обращение “мисс” обижало старушку. Пусть она невеличка, похожа на гнома, но все же замужняя женщина, даже если ее восьмиклассникам трудно было себе представить, что у нее есть муж. Салли обычно звал ее “миссис Пиплз”, она явно это ценила и в ответ называла его “мистером Салливаном”; Салли и сам не знал, нравится ему это или нет. Она однажды спросила его: “Тебя никогда не смущает, что ты не сумел лучше распорядиться жизнью, дарованной тебе Богом?” Тогда Салли ответил: “Нечасто. Иногда”. Судя по выражению лица на фотографии, миссис Пиплз до сих пор, почти через десять лет после смерти, ждала более искреннего ответа. Извини, старушка, подумал Салли.
Он невольно гадал, как она отнеслась бы к торжеству, запланированному на эти выходные. Берил Пиплз всегда недолюбливала помпу и пышные церемонии; Салли подозревал, что переименование школы в ее честь в лучшем случае вызвало бы у нее двойственные чувства. Миссис Пиплз была прозорлива и в этой затее как пить дать усмотрела бы
