Дураки все - Ричард Руссо
– Это из-за тебя, – продолжала она, указывая кончиком ножа на отца Руба, и голос ее в кои-то веки не дрожал. – Из-за тебя он такой.
Рот у отца распахнулся, точно был на шарнирах, отца явно не столько напугал призрак жены с ножом в руке, сколько ошеломили ее слова. Если так, он был ошарашен не меньше Руба, силившегося понять, что мать имеет в виду. Он и сам отлично знал, что в присутствии отца заикается сильнее, но разве само заикание появилось из-за него? Если рот у Руба не работает как надо, если Руб бессилен это исправить, то кто в этом виноват, кроме него самого? И разве не мать всегда твердила: никто не виноват, что ты заикаешься? Разве леди из университета (ее называли “логопед”), к которой мать водила его на прием, не согласилась с нею? Руб еще подумал, что, наверное, они просто его утешают, ну и ладно, коли так. Он не возражал, чтобы с него сняли ответственность. Но сейчас другое дело. Мать не рехнулась, часом? Какое отношение имеет отец к дурацкому рту Руба?
– Ты злобный, злобный человек, – не унималась мать, и Руб взирал на нее с ужасом. – Твоя единственная радость – мучить тех, кто тебя любит.
Отец хотел было ответить, но изо рта его не вылетело ни звука, и хорошо, потому что мать не договорила. Она указала острым концом ножа на Руба:
– Этот мальчишка вообще-то тянется к тебе, злобный ты человек. Он еще не знает, что угодить тебе невозможно. Он не понимает, что тебе нравится наблюдать, как он страдает. И знаешь что? Я тоже этого не понимаю. Так объясни нам. Что приятного в том, что этот мальчишка, твой сын, целый день всего боится и ночью мочится в постель?
Услышав это, Руб пристыженно понурился. Ему было невдомек, что отец, оказывается, знает об этом. Мать обещала, что это будет их с Рубом секрет, но слова, видимо, не сдержала. “Из-за тебя он такой”, – сказала она чуть раньше, и Руб наконец осознал, что она имела в виду. Она говорила не только о заикании, а обо всех его недостатках, о том, что он сплошное разочарование.
Руб понял и кое-что другое. Материнскую ярость, ее желание не только защитить Руба, но и переложить вину за его неудачи на отца, вызвала фраза “Не стоит так напрягаться”. Руб поначалу решил, что отец советует ему сделать паузу, угомониться, собраться с силами и начать заново, но уже спокойнее. Не этому ли учили его и мать, и логопед? Теперь же по ярости матери Руб догадался, что отец имел в виду совершенно другое: учитывая самую жизнь Руба, ему разумнее махнуть на всё рукой, перестать верить в возможность благоприятного исхода.
И к чему горевать о таком человеке?
Это тебя надо спросить.
Но ответа Руб не знал, и объяснить, почему сейчас, столько лет спустя, предается несбыточным глупым мечтам, он тоже не мог. Салли прав. Время вспять не повернешь. А это значит, что лучшими друзьями они с Салли уже не будут.
– Или будем? – уточнил он.
Салли опять промолчал.
Может, в жизни бывает такое, к чему тебя просто тянет, вопреки всем резонам. Может, его тяга к Салли не сильно и отличается от тяги матери Руба к отцу – человеку, неустанно ее унижавшему. А ее действительно тянуло к нему, Руб в этом не сомневался. Вскоре после смерти отца она перестала ходить в церковь, без предупреждения и объяснения сняла с кухонной стены календарь с Иисусом, будто теперь, когда мать и Руб остались вдвоем, им уже незачем вести счет дням и месяцам. К тому времени, когда Руб перешел в средние классы, мать стала уходить из дома, ее приводили обратно, растерянную и ошалевшую. Что еще хуже, теперь она смотрела на Руба так, словно не узнаёт, а ведь некогда она готова была его защищать с блестящим ножом в руках. Салли последнее время смотрит на него так же. Значит ли это, что и с Салли случится то же, что случилось с матерью? Что, если его новообретенная забывчивость, неспособность спокойно посидеть на месте – предвестье того, что ждет впереди? И Салли, как мать Руба, станет рассеянным и начнет уходить из дома? Если так, кто приведет его обратно? Кто напомнит ему о друзьях, если он о них позабудет? И окажется ли среди них Руб?
Эй, балбес.
– Что?
Прекрати.
Руб и правда расплакался, чего Салли терпеть не мог. И еще Руб сглупил: неудачно выбрал момент, чтобы посмотреть на скорбящих. Человек в развевающемся балахоне обвел рукой сияющий гроб, солнце отразилось от его поверхности, ослепляя, и Руб вдруг понял то, над чем только что ломал голову. Мать его лишилась рассудка относительно молодой. Салли – старик. Он не станет уходить из дома. Он умрет. И самое горькое, что, когда это произойдет, рыть могилу для лучшего друга выпадет именно Рубу.
Ты слышал меня? Прекрати.
– Не могу, – всхлипнул Руб.
Послушай меня.
– Что?
Ты слушаешь?
Руб кивнул.
Я пока никуда не денусь, окей?
– Обещаешь?
Хочешь, я побуду еще немного, пока у тебя не наладится? Тебя это устроит?
Руб опять кивнул. Его это более чем устраивало. Потому что он знал одно – так же твердо, как некогда его мать: у него никогда ничего не наладится.
Никогда.
Карма
Ко Дню поминовения на Главной вывесили транспарант. “НОВЫЙ НОРТ-БАТ: СОТРУДНИЧЕСТВО РАДИ БУДУЩЕГО”. Этот лозунг придумал Гас Мойнихан, новый мэр города. Мойнихана занесло во власть в прошлом году на волне оптимизма, возродившегося через десять с лишним лет после того, как отменили строительство луна-парка “Последнее прибежище”; эта экономическая катастрофа ознаменовала золотой век самоуничижения и финансового пессимизма, уходящего корнями вглубь двух столетий, в течение которых Бат с неизменной завистью и обидой сравнивал себя с Шуйлер-Спрингс, своим более привлекательным близнецом и извечным соперником. В Шуйлере издавна было всё, к чему стремился Бат, – и цветущая экономика, и образованное население, и дальновидное руководство, и регулярные толпы гостей с юга штата, и собственная радиостанция,
