Бабушка сказала сидеть тихо - Настасья Реньжина
Сосед настаивал, говорил, что так лучше, так в высиживании яиц надежнее. Там даже курица не нужна! Загрузил яиц, поставил нужную температуру и ждешь – просто как! «Просто срать с моста», – ответила на это баб Зоя, чем окончательно отвергла кубатор и надолго отвадила от себя соседа с его животноводческими инновациями. Двадцать один день ухаживала баб Зоя за Рябушкой. Двадцать один вечер Купринька ей в том помогал. Откроет дверку в клетку, поставит воду, немного всегда разольет. Баб Зоя дверку поможет закрыть – не справиться Куприньке самому с замком, – а потом усядутся рядышком на пол и станут за наседкой наблюдать. Купринька смотрит не отрываясь, глазами хлопает. Баб Зоя то на курицу, то на мальчика поглядывает. Улыбается. Хорошо как втроем. Уютно. Тепло. А скоро и цыплята пойдут. Цыпленок вылупился всего один. Запамятовала баб Зоя, что для этих дел еще бы и петух надобен, а она его рыжим курицам оставила.
Самое первое Рябушкино яйцо еще из курятника принесено было, там, видать, взаимодействие с петухом случилось-таки. Остальные же прогрелись под куриным тельцем, так и остались к огромному, по куриным меркам, горю Рябушки.
Она отказывалась вставать с яиц, приподнималась, проверяла, как там ее несостоявшиеся дети, после водружалась на них снова и громко кудахтала, стоило протянуть к ней руку. Выгнала ее на волю баб Зоя с горем пополам, с куриными криками на полную. По дому перья летают, словно петушиные бои шли. Убрала яйца, перестелила соломку, пригласила молодую куриную мать в жилище, а с ней и цыпленка. Баб Зоя позволила Куприньке вылезть из шкафа днем ради рождения цыплят (тогда еще не знала, что вылупится лишь один).
Купринька не застал, как новое существо борется со скорлупой, да и баба Зоя этот момент пропустила, но самые первые минуты его жизни они увидали-таки. Цыпленок вылез мокрый, крошечный, жалкий, но быстро обсох и превратился в нежнейший желтый комочек. Юркий, непоседливый, он то грелся об маму-курицу, то бегал по клетке. И непрестанно пищал. Такой тоненький, такой приятный то был писк. Звук новой жизни. Звук новой курицы.
Интересно, петух или курица то вырастет? Еще одна несушка или будущий кандидат в бульон? Баба Зоя и Купринька радовались. Каждый по-своему. Купринька смеялся, хлопал в ладоши, следовал за цыпленком по комнате, сопровождаемый грозным взглядом Рябушки. Та в ребенке своем куриной души не чаяла. Баб Зоя же любила отойти в сторонку, приобнять себя руками и мирно наблюдать за этими тремя, слегка улыбаясь. Цыпленок осмелел, стал чувствовать себя вольготно, хотя старался держаться мамы-курицы, но порой отвлекался и убегал далеко в сторону. Как-то вот под кровать забрался, а обратно нейдет. Уж его баб Зоя звала-звала, уж ему Рябушка квохтала-квохтала, а он знай себе под кроватью гуляет. И вечер уж, в клетку пора бы забраться.
Пришлось баб Зое лечь на пол, под кровать подлезть, аккуратно там руками пошарить. Насилу вытащила желторотого. С любовью в ладонях закрыла, понесла к мамке. Та уж нервничает, кудахчет, то ли ругается, то ли баб Зою поторапливает. А Купринька стоит и восторженно на ладони баб Зои смотрит. И словно бы тянется, тянется к ним.
– Потрогать, что ль, хочешь? – догадалась баб Зоя. Купринька кивнул. Посмотрела баб Зоя на цыпленка, на Куприньку, после – опять на цыпленка, потом – опять на Куприньку, опять на цыпленка, вздохнула и сдалась:
– Ну хорошо, так и быть, подержи маненько.
Купринька от радости и нетерпения аж задрожал. Руки протянул, баба Зоя ему в раскрытые ладони цыпленка положила. Схватил его мальчик, сжал, улыбается и на бабу Зою довольный смотрит. И шелохнуться боится. Лишь ладони сжимает покрепче, чтоб не убежал цыпленок.
– Полегче-полегче, – просит баб Зоя Куприньку. Цыпленок нервно пищать начал. – Не сжимай, не сжимай так, – опять просит Куприньку баб Зоя. Цыпленок еще громче запищал. Рябушка тоже подключилась, заметалась по клетке, закудахтала, говорила словно: «А ну, отпусти моего ребенка!» А Купринька стоит, улыбается и еще крепче сжимает цыпленка.
– Так. Ну все. Отдай, – хмурит брови баба Зоя. Купринька отбегает в другой конец комнаты. Не хочет цыпленка отпускать. – Дай мне его сюда! – чуть ли не кричит баба Зоя. Купринька головой мотает и под стол забирается. Цыпленок больше не пищит. За шиворот вытаскивает баба Зоя мальчика, с трудом расцепляет его ладони, высвобождает оттуда цыпленка. А тот уже мертв. Ни к чему ему теперь свобода. Рябушка все еще нервно квохчет. Умели бы курицы рыдать, наверняка бы уже билась в истерике. Зато баб Зоя плакать умеет. Оседает она на пол, кладет цыпленка себе на колени, лицо ладонями закрывает. И плачет, плачет, плачет, плачет: – За что же ты его так, Купринюшка? Он же живое существо? Он же не заслужил такого? Взял да и убил! Ну как же так-то? – Рыдает баба Зоя. Кудахчет в клетке курица.
Не понимает ничего Купринька. Хватает опять цыпленка, к себе опять прижимает и улыбается довольно.
Глава 9
– О Пресвятая Госпоже Владычице Богоро-о-одице! Кланяйся давай! Падай ниц! Выш-ш-ши еси всех Ангел и Архангел и всея твари честне-е-ейши… Ты креститься будешь али как? … помощница обидимых, ненадеющихся надеяние, убогих засту-у-упница… Гос-с-споди! Я ж тебя учила. Вот так персты сожми… печальных утешение, алчущих кормительница, нагих одеяа-а-ание… Да не с того плеча начал, дурень! Перекрещивайся давай! Не зли Богородицу… больных исцеле-е-ение, грешных спасение, христиан всех поможение и заступлени-и… Молись-молись, Купринька! Молись, чтобы Богородица нас с тобой от любопытных баб защитила. А то ходют тут, понимаешь, вынюхивают. Сами-то мы с тобой не справимси-и, только у Богородицы и просить защиты.
И баба Зоя принималась неистово креститься, не по три раза, как полагается, а по десять или двадцать – так быстро летал перст ото лба к груди, от плеча к плечу, что количество этих полетов никак не сочтешь. Когда-то бабушка Зоя регулярно наведывалась в церковь («в церкву» – так она сама ее называла). Когда-то – это ровно до появления у нее Куприньки.
Прилежной прихожанкой ее не назовешь: вечерние службы, утренние, богослужения – все это не соблюдалось Зоей Ильиничной. Да и церковь деревенская
