Бабушка сказала сидеть тихо - Настасья Реньжина
Обнимала баб Зоя крепко-крепко, прижимала Куприньку к груди так, что тот не мог дышать (вот еще одна причина не любить эти послеударные объятия), долго не отпускала и приговаривала: «Ну-ну-ну-ну, будет-будет-будет-будет. Не ссорьси с человеком без причины»[9]. Словно успокаивая Куприньку. Словно это он скандал спровоцировал. Словно это ему нужно держать себя в руках. Словно это не у него все тело на объятия лишь болью отзывалось. Так что старался Купринька днем при бабе Зое лишний раз из шкафа не выползать, сам не зная, чего больше избегая – побоев или объятий. Так и жили, каждый в своем углу и в собственном свете. Точнее, Купринька большую часть времени вовсе без света: фонарик баб Зоя так ему и не выдала.
Глава 8
Принесла как-то баба Зоя в дом курицу. Не новую, не старую – свою, из курятника. Курица та была диво как хороша: вся такая кругленькая, окорочка толстенькие, перышко к перышку, и расцветка красивая – черно-белая, можно сказать, в полосочку. Венец сего куриного образа – ярко-красный, чуть ли не бордовый, гребешок. Не курица, а загляденье! Такие в суп не попадают. Мирно живут, яйца несут, ненасильственной смертью умирают. Такая курица у баб Зои была одна, уж не припомнишь, откуда и появилась. Остальные обычные, рыжие, тощие, склочные. Никакой от них радости – одни лишь яйца. А эта другая: и красивая, и добрая (уж насколько добрыми могут быть курицы), и на плетень может взлететь, не ленится, и в корыто не лезет прежде времени, дожидается, пока баб Зоя насыпет корма и отойдет. А рыжие-то дуры сразу расквохчутся, головами в корыто сунутся, зерно по гребешкам их бледно-розовым рассыпается и на пол падает. Тьфу, дуры! И потому ходят рыжие безымянными – не заслужили, лишь у черно-белой есть кличка. Как в сказке, Рябой, не хотелось звать – это что ж, у бабы Зои фантазии, что ли, нет? Так что кликала свою любимицу Рябушкой. Нет, это не как в сказке. Это по-своему, по-бабзоиному. Принесла Рябушку, значит, баб Зоя в дом, вызвала Куприньку:
– Иди-ка, че покажу. – Купринька из шкафа вывалился, по полу прокатился, порцию укоров от баб Зои получил: – Ну что ж ты какой! Рябушку испужаешь! Потише ты, потише. – Сама курицу к груди прижимает, по крыльям поглаживает. – Ну подойди, подойди, потрогай.
Купринька тихо, уж на сколько мог, подобрался к баб Зое, к курице руку потянул, а Рябушка как мотнет головой да ка-а-ак кудахтнет: «Пуп-пу-ку-у-у!» Испугался Купринька, отпрянул так, что аж на спину завалился. Засмеялась баб Зоя:
– Эх ты, чудушко. Курицы испугался. Самой трусливой птицы! – Купринька тоже рассмеялся вслед за бабой Зоей, но больше курицу погладить не пытался. – На-каось, покорми ее, – баб Зоя придвинула к Куприньке плошку с зернышками. – Авось и подружитесь.
Купринька плошку в руки взял, посмотрел недоуменно на зерна, потом на бабу Зою, потом опять на зерна. Нахмурился, подцепил одно зернышко двумя пальчиками, покрутил его, рассмотрел со всех сторон, а потом – хап – и в рот. Тут же сморщился, расплевался: «Тфу-фу-фу!» Баб Зоя улыбнулась:
– Что ж ты глупый какой у меня, а? Зачем же зерна-то ешь? – Курицу на пол спустила, та начала взад-вперед похаживать, по полу когтистыми лапами скрести. Какой-то одновременно и приятный звук, и такой, от которого хочется уши заткнуть. Взяла баб Зоя несколько зернышек да и кинула. Курица тут же встрепенулась, на стук падающих зерен бежит, суетится, а как зерно находит, начинает клювом по полу стучать: «Кок-кок-кок-кок, коцаю-клювом-пол. Кок-кок-кок-кок, как-наставлю-круглых-отметин». Купринька, глядя на Рябушку, аж рот открыл, а после и вовсе в ладоши захлопал – ой, как радостно, ой, как хорошо. Затем полез рукой в плошку, зачерпнул зерен побольше, да как кинет их, да со всего-то размаху. Зерна по всей комнате разлетелись. Рябушка аж испугалась и крыльями захлопала, но зерна искать кинулась, даже под кровать ради этого залезла, не побрезговала – не испугалась. А баб Зоя ворчит:
– Ну и дурак же ты, Купринька! Аккуратнее же ж надо быть. Я ж тебе показала, как кидать. А ты что устроил? Ой, горе луковое.
Поселилась Рябушка в доме. Баб Зоя ей что-то навроде гнезда соорудила из старой подушки, но курица гнездо это словно бы не замечала: гуляла по всему дому, спала, где придется, яйца несла, где вздумается. Приносила одно яйцо утром и одно вечером. Иногда – только утром. Баб Зоя яички эти повсюду искала, обнаружив, радовалась, чуть ли не плясала, в после складывала в корзиночку. Набрала штук шесть. Принесла деревянный ящик, сантиметров сорок в длину и чуть меньше в высоту. Вместо одной стенки – клетка с дверкой, такой крошечной, что в нее только куриная голова и пролезет, окорочка придется оставить, но можно ее полностью с крючков снять. Уложила баб Зоя дно ящика соломой, поставила поилку, сложила туда же яйца и усадила на них Рябушку да заперла ее в тюрьме. Рябушка поквохтала недовольно: только что вольготно было, а теперь вот сиди знай. Впрочем, куриное негодование длилось недолго. К вечеру, когда Купринька выполз из шкафа, приманила его баб Зоя пальцем к куриной тюрьме и говорит:
– Цыплята будут. – Хотелось ей именно рябых цыплят, рыжих и без того полно. В деревне вообще давно уже никто куриц на яйца не сажает – затратно это по времени очень. Недели три ждать нужно, следить нужно, чтоб курица сыта была, чтоб не встала с яиц, чтоб готовилась стать матерью со всей куриной ответственностью. И не факт еще, что цыплята вылупятся.
Не раз такое было: сидела-сидела курица, сидела-сидела, да так ничего и не насидела. Деревенские вон давно уже готовых куриц покупают. Каждую весну к магазину клеят объявление: «15 апреля в 13:00 возле ДК продажа кур молодок». И пятнадцатого апреля приезжает машина, в ней набито клеток с курями, все теми же, рыжими. Курицы молодые (так ведь и обещали в объявлении), смешные, драные. Так с машины их и продают. Местные берут побольше, чем требуется,
