Филькина круча - Анна Чудинова

Анна Чудинова

Филькина круча

Редактор серии К. Буянова

Оформление серии Е. Петровой

© А. Чудинова, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

Памяти папы

1. Доченька

Она вздрогнула. Сердце сжала невидимая костлявая лапа и тут же отпустила. В голове, точь-в-точь как в фильме про ее любимого Терминатора, включилась операционная система и, продравшись сквозь красную рябь помех, запустила режим бодрствования. Она приоткрыла веки. Яркие лучи лезли в глаза, застревали радужными искорками в ресницах. Она потрогала себя: ночная рубашка промокла насквозь. Высунув ногу из-под толстого одеяла, она посмотрела на источник света. Пластиковая рама евроокна была приотворена, в тонкую щель сочился густой запах весны, напитанный ароматами земляного пара и талой свежести. Птицы щебетали как потерпевшие. Какие странные ручки на окнах? Угольно-черные. Интересно, когда они поменяли рамы? Может, она что-то опять сломала, и Наташа отдала все накопления на новую фурнитуру? Но как же… А Бориске демисезонный костюмчик?..

Дальше в голове будто кто-то резко сорвал стоп-кран, и обрывки воспоминаний, летевшие друг на друга, стали с визгом и скрипом тормозить, обмякать от встречных ударов и разлетаться по дальним углам сознания. Очертания комнаты внезапно поплыли, словно акварельный рисунок, на который плеснули воды. Она машинально потянулась влево, рука нащупала тумбу. В кисть знакомо вложились очки. Через толстые стекла в элегантной металлической оправе она наконец увидела, что находится в совершенно не знакомой ей обстановке. Легкий, едва слышный выкрик сорвался с губ, она привстала, оглянулась – в глянце лакированной спинки дубовой кровати на нее смотрела взволнованная седая женщина в очках. Боже, что это? Она потянулась к кривому отражению, но тут же отдернула руку. Тронула волосы. Пушистые и короткие, они щекотали ладони. Когда она так коротко остриглась? В разметавшихся по памяти воспоминаниях она попыталась отыскать кадры, где под быстрое лязганье парикмахерских ножниц на пол летят пряди седых волос, и не смогла. Но вот Наташа… ее дочь… она же должна знать? И Бориска помнит наверняка, когда она подстриглась… Точно же! Бориска – внучок. Значит, она бабушка, баба… баба… кто? Она вспомнила, что ее зовут Алиса. Алиса Федоровна.

Она села на кровати и осмотрелась. Взгляд медленно ощупывал незнакомую комнату. От холодного бетона стен ее отделяли самые обычные кремовые обои с розами в ромбах, такие можно было встретить почти в каждой квартире. В углу, не стесняясь своей несовременности, монолитом возвышался светло-коричневый шифоньер от чешского гарнитура. Таким громадинам всегда не хватало места в основной комнате, за что их ссылали в другие, меньшие комнаты, как, например, в эту маленькую спаленку.

Добрую половину пола закрывал красно-зеленый ковер, на котором, скорее всего, вот уже много десятков лет цвели мохнатые цветы. В слежавшийся, заскорузлый ворс впивались четыре ножки кресла. Спинка его выцвела до грязно-бурого оттенка, а на подлокотниках облупился лак, обнажая мягкое нутро дерева. Уюта комнатушке добавляли картины с оленями и водопадами, небольшой тихий прямоугольник современного плоского телевизора и старенький комод с ручками-дракончиками, которые тянули черные металлические хвосты к своим раскрытым пастям.

Основания думать, что это чужая квартира, у нее не было. Здесь было для нее все таким знакомым и понятным. Да, у них были и такие же картины, и шифоньер, и комод, и, боже, да, такое же кресло, но чувство, что она не дома, и все, что она видит вокруг, не имеет к ней никакого отношения, проникало все глубже в грудь. Как же она тогда оказалась здесь? Да мало ли! Может, за то время, пока у нее был провал в памяти, а в ее возрасте это вполне вероятно, они с Наташей и Борей просто куда-то переехали. Стало быть, это не квартира чужая, а она сама оказалась здесь чужая? Она просто забыла, как сюда попала. Надо обязательно попросить Наташу отвести ее к доктору, чтобы тот выписал таблетки для памяти. Ведь есть же такие, и она даже вроде такие пила! И все исправится, починится, образуется, вспомнится.

Взгляд упал на фотографию на комоде. В позолоченной рамке с виноградными лозами стоял снимок двух женщин. Во взрослой Алиса Федоровна узнала себя. С красиво уложенным серебристым каре и в очках поверх немного уставших, но смеющихся голубых глаз. Ее спутница была моложе. Сколько же ей лет? Тридцать или тридцать пять? С длинными пегими волосами и задорной вьющейся челкой, она была невероятно притягательной и манящей. Про таких говорят: «В самом соку». И действительно, время будто сжаливается над женщинами в этом возрасте, уходит в загул, позволяя полностью раскрывшимся розам перед неотвратимым увяданием быть намного желаннее и красивее, чем их юные сестры. Глаза девушки были чуть раскосыми, а широкая улыбка, обнажающая десны и два ряда мелких зубов с щербинкой между верхними резцами, обескураживала. Нет, не отторгала, но немного смущала, как если бы человек увидел у собеседника выправившуюся бретельку нижнего белья или дырку на одежде на самом видном месте.

Алиса Федоровна тоже улыбалась и нежно придерживала за руку обнимающую ее со спины незнакомку. Словно мать и дочь. Но это точно была не Наташа. Кто же это тогда?

Алиса Федоровна спустила ноги с кровати, и ступни тут же проскользнули в остывшие за ночь домашние туфли, заняв привычно удобное положение внутри. Она глянула вниз – в клетчатых тапках со скругленными носами и оторочкой из грубой овечьей шерсти торчали ее худые, щедро усыпанные крошками пигментных пятен ноги. Эти куриные лапки показались Алисе Федоровне настолько чужими и страшными, что она тут же зажала рот ладонью, не давая громкому крику вырваться наружу. Пометавшись в голове, он не нашел другого выхода, кроме как скатиться крупными слезинками по впалым морщинистым щекам. Нужно было что-то делать, выяснить, в конце концов, куда она попала? Алиса Федоровна встала и, немного постояв в нерешительности у кровати, дошла до кресла и сняла с ручки ярко-желтый махровый халат. На нагрудном кармане золотыми буквами блестела вышитая надпись: «Мамуля».

Накинув халат, Алиса Федоровна подошла к окну: какой же очаровательный вид! Из оживающей от спячки охряной земли повылуплялись первые домики. Большие и маленькие, ровненькие и косонькие. Стоят, млеют, дышат весной. Скинули со своих крыш высокие снежные шапки, проветривают покатые и плоские головы. Между домами – деревья, набухшие, черные, готовые прорваться