Живая вода - Юлия Александровна Лавряшина
Однажды она заметила, что с каждым разом все труднее становится пережить новое – то же самое! – разочарование. Как будто внутри ее открывалась иная глубина… С приходом зимы страдание заполнило ее уже настолько, что начало казаться самым что ни на есть настоящим. Она испугалась всерьез: «А я сумею от этого избавиться?» И затосковала: «А если избавлюсь, мне опять оставаться ни с чем?»
Не подозревая о том, Арни подарил ей весь мир в двух измерениях. Географическая завершенность круглой планеты и временная глубина обживались Лилей стремительно.
…Она бежала за Арни – ее Арни! – по деревянному мосту, который подрагивал от неуверенности в самом себе. Успевая подумать о том, что в любой момент какая-нибудь из досок может подломиться у нее под ногой, Лиля не осторожничала, ведь Арни уходил. Ей всегда виделось одно и то же: он уходил. Менялись одежды и возникали дома, построенные другими поколениями, но Арни ни разу не повернул назад. Даже не оглянулся…
Мост закончился наклонной доской, которая качалась так отчаянно, будто хотела подбросить Лилю к небесам. Она легко сбежала по ней, и под ногами оказалась мягкая от травы земля. Босые ноги заскользили по влажным стеблям: «Еще роса не высохла… Куда же он?!»
Его белая рубашка уже мелькала между деревьями. Они собрались тут все вместе, не деля участки владений: сосны, березы, рябины, лиственницы… Стояли тесно, держась друг за друга ветвями. Лиля знала, что это неспроста: они пытаются защитить Арни, укрыть его… От кого?! Она не причинит ему зла! Если кое-что она и сделала против его воли, так только для того, чтоб ему же стало легче.
Прошлогодние листья, бурые, разбухшие в одну чавкающую кашицу, пытались затянуть ее ноги, удержать. А там, где шел Арни (ей было видно!), земля была упругой и молодой. Никакой прелой листвы…
«Все против меня». Ее душила эта мысль, выжимая слезы, но перехватывая голос у самого истока. Она не могла окликнуть Арни, сказать, что не нужно бежать от нее. Кто, кроме нее, поможет ему?
Ее сильно повело вперед оттого, что правая нога провалилась в снег. В снег? Откуда он взялся, этот снег? Ну как же в Сибири без снега… Даже здесь, разжалованный и сосланный на вечное поселение, он не хочет ее видеть. Иначе зачем бы ему пробираться через отяжелевший от снега лес, чертыхаясь обветренными губами?
Арни и сам отяжелел здесь, совсем не от овчинного тулупа и высоких валенок, которые делали его неузнаваемым. Лиля знала, что это случилось с ним от невидимой другим печали, затвердевшей так, будто прошли столетия с того дня, как он разлучился со своей жизнью…
«Кто знает, а может, и прошли», – Лиля с удивлением оглядывала сугробы, которые только что были глубокими и очищенными ее воображением. В том, что ей виделось, все было более ярким и выпуклым, оно казалось живым настолько, что Лиле хотелось понять: придумывает ли она эти разрозненные фрагменты или они вспоминаются ей, как и подумалось, через столетия?
Ни в том, ни в другом случае особенно радоваться было нечему, ведь одно оставалось неизменным, как уже другая музыкальная тема, допускающая вариации: Арни ее не любил.
«Нечего мне делать в его кафе», – выносила она приговор и приходила снова, упиваясь своей горькой радостью. Арни ее не замечал. Если он и появлялся в зале, то проходил торопливо, чаще всего не поднимая глаз. Она же чувствовала себя школьницей, подкарауливающей мальчика из параллельного класса, хотя заранее известно, что он опять пробежит мимо, увлекаемый зовом юности, который прекрасен настолько, что вкрапления других голосов и распознавать не хочется…
Вот только звуковой поток, что звал Арсения за собой, не был таким уж веселым. Время от времени в нем еще воскресал прежний Арни, не окунувшийся в Лету. Особенно когда дети тормошили Зайца. Они и знать ничего не хотели о смерти при жизни. Что за глупость?!
…Открыв дверь квартиры, Лиля прислушалась к настороженной тишине. Теперь она каждый раз ждала, что ее нарушит чей-то голос… Ненавидела это ожидание и не могла объяснить его, но и справиться с ним не могла.
«Печальная комната, – поняла она, оглядев слившиеся в одно, цепляющиеся друг за друга предметы. – Одинокая и печальная… Ему не станет здесь веселее…»
Глава 6
Уже на улице, когда декабрь набросился на нее со всей своей убийственной страстью, Наташа подумала: вместо того, чтоб тащиться пешком, было бы забавно попросить Арсения подвезти ее и полюбоваться, как он прореагирует. Если вообще прореагирует…
Вдруг вспомнилось, как впервые она заподозрила: случилось. Хорошо, что в тот момент они оказались вдвоем… Арсений пихал в себя завтрак с неохотой и остался за столом в одиночестве, а Наташа убирала посуду. Он положил вилку и повертел обручальное кольцо: «Откуда оно взялось? Не поверишь! Не могу вспомнить…» Его усмешка показалась ей испуганной, как у больного, выясняющего свой диагноз, который, может, лучше и не знать… Наташа осторожно солгала, готовая все обратить в шутку: «Да ты же вчера его нашел вон под тем столиком!» У него напряглось лицо: «Вчера?» Все больше вдохновляясь, Наташа продолжила, не забывая следить за любой переменой в его взгляде: «Может, это кто-то так подарок подбросил?» Если б Арни рассмеялся, хотя бы про себя, она успела бы это заметить. Но было похоже, будто он говорил всерьез.
Наташа следила, как тает белая полоска на его безымянном пальце – последнее, что осталось в нем от Кати. Почему-то Арни не удивлялся, как могла она образоваться за один вечер… Когда вся кожа стала ровного цвета, Наташа сказала себе: «Ну вот… Теперь все». И это ее не обрадовало.
Это было уже несколько месяцев назад, и сейчас она не понимала, откуда взялось теплое подрагивание у сердца, обещавшее что-то необыкновенное… Не относящееся к ней напрямую, но все же настолько важное, что она готова была бежать по морозу, даже не зная, вспомнят ли ее.
С завистью покосившись на театральные ступени,
