Почти 15 лет - Микита Франко
Прибежавшая медсестра — теперь он её узнавал, это была Лиза из хирургии, — схватила его за плечи и принялась усаживать обратно.
— Лев Маркович, вы куда собрались?!
— Мне нужно в душ, — прямо сказал он ей.
— В душ?! Вам пока нельзя!
— Кто сказал?
— У вас корсет на ребрах и вообще… Вам вставать нельзя!
Лев, как будто не замечая давящих на плечи ладоней, опустил растерянный взгляд на девушку. Заметил:
— Но я уже встал.
— Так лягте обратно!
Он не лёг, но сел. Понимая, что не в том положении, чтобы командовать, он с надеждой спросил:
— Можно хотя бы зубы почистить?
Она выдохнула:
— Да зачем вам?!.. Вы только в себя пришли.
— Во рту как будто кто-то насрал.
— Это после анестезии.
— Анестезиолог насрал?
Она фыркнула от смеха, но Лев смотрел на неё серьёзно. Ему вообще казалось, что это очень серьезный разговор.
Лиза сдалась:
— Хорошо, но я помогу дойти до ванной.
Она перехватила его руку и завела за голову, он встал, опираясь на хрупкое плечо, которое, казалось, не в силах его выдержать. Поймав нужно положение тела, позволяющее ему шагать без боли, Лев пошевелил пальцами на Лизином плече и спросил: — Как тебе мой маникюр?
— Очень красивый, — сразу сказала она.
Он цыкнул, не соглашаясь:
— Цвет не очень.
— А почему такой выбрали?
— Сын выбирал, — ответил Лев. — У него со вкусом не очень, он из детского дома.
Она опять фыркнула, смеясь чему-то своему. Добравшись до ванной — своей собственной, с душевой кабиной и индивидуальным гигиеническим набором, — Лев оперся руками на косяки, сообщая Лизе:
— Мне нужно поссать.
— Э-э-э… Помочь?
Лев представил, как она будет доставать ему член из пижамных штанов, и помотал головой, пробираясь к унитазу по стеночке.
— Не надо, — сказал он. — А то тебя обвинят в харассменте.
— Скорее вас, — негромко откликнулась девушка, прикрывая дверь.
— Тем более.
Перед унитазом его ещё лихорадило (он представлял вражеские мишени в синеватой воде и сбивал их своей струей), и потом, перед раковиной, когда чистил зубы — тоже. Сопровождая отправку зубной щетки в рот звуком пропеллера вертолета («Самолетик лети-и-и-ит…»), он елозил ею во рту, бубня под нос стихотворение Мойдодыра (ту часть про зубной порошок). После того, как умыл лицо холодной водой, стал понемногу возвращаться к реальности, и когда снова пришлось опереться на Лизино плечо, старался не смотреть девушке в глаза, вдруг застеснявшись своего поведения.
До обеда он провалялся в постели, залипая в фильмы и сериалы на канале 2х2 (телек висел прямо перед кроватью), и старался ни с кем лишний раз не разговаривать, чтобы не ляпнуть лишнего. А потом он услышал, как в коридоре хлопнула дверь, и раздались голоса — те голоса, что он узнал бы даже под анестезийным бредом — и Лев щелкнул кнопку выключения на пульте, чтобы в семье не решили, будто он всерьёз смотрел «Сумерки». Да просто… Ну а что ещё смотреть? На другом канале шло «Время покажет», это было бы ещё хуже!
А когда любимая троица появилась на пороге палаты, Лев, забывшись, начал вставать, пока боль в груди не заставила его опуститься обратно. Но он не расстроился этой боли, он её как будто даже не заметил, думая лишь о том, что вот они — его дети — живые и здоровые, как он и обещал, и его Слава, любимый Слава…
Слава смотрел грустно и напряжённо. Только тогда мысль, не приходившая в голову раньше, настигла Льва: может, он считает его виноватым? Да, дети в порядке, но он подверг их опасности, они попали в эту жуткую аварию вместе с ним, они видели, как одна машина пробивает другую, как гнется железо, как льётся кровь изо рта их отца — и это, наверное, не то, что хотел для них Слава. Не то, что он имел в виду, отправляя их в путешествие и прося о «целости и сохранности».
Они с минуту смотрели друг на друга в молчании (пока Ваня поднимал изголовье кровати, а Мики осматривал палату), потом обменялись репликами, которые ничего не значили, Слава присел на край постели Льва, и вот тогда — тогда он его заметил. Маникюр. Лев ждал, что он заметит, и следил за его лицом затаив дыхание. Слав держал его руку, изучающе водил тонкими пальцами по розовым ногтям со следами клея, и Лев, извиняясь, объяснил: — Отклеились, — имея в виду стразы.
Слава повернул голова и их глаза встретились.
— Если хочешь, я тебе потом другие приклею.
— Хочу.
Взгляд такой долгий, что невозможно было трактовать его иначе, и Лев потянулся за поцелуем, снова ловя себя на боли, но не переставая тянуться — до тех пор, пока Слава первым не подался вперед, укладывая обратно на койку, беря лицо в ладони, накрывая губы своими. Снова его дыхание, его руки, его тело, его тепло. Лев обвил Славины плечи, прижимаясь плотнее, и подумал: «Как в Эдемском саду».
А потом Слава сказал ему, что скоро они будут дома.
Слава [88]
— Можешь сильнее?
— Сильнее? Я боюсь сделать больно.
— Ты наоборот слишком нежничаешь.
— Потому что у тебя ребра сломаны! — напомнил Слава.
— Фигня. Дави сильнее.
Слава с усилием принялся разминать мышцы плеч, играя с ними, как с пластилином. Лев сидел на кровати, сложив руки на спинку стула, а сам Слава стоял на коленях за его спиной, впервые пробуя себя в роли массажиста (ну, если не считать всех тех массажей, которые не имели никакого отношения к лечебным, но сейчас об этом лучше не думать). Капризный пациент без перерыва жаловался, что всё не то, не так, «ты меня жалеешь» и «у тебя пальцы слабые».
Выдохнув, Слава прекратил движение, устало обнял Льва за шею, стараясь не наваливаться, и чмокнул в щеку.
— Всё, устал.
Тот собирался что-то недовольно фыркнуть, но после поцелуя — Слава это заметил — улыбнулся и забыл.
Это был уже восьмой день в больнице. Лев изнывал от постоянного ношения бандажа, жаловался на боль в спине, которая, с его слов, давно превысила
