Дураки все - Ричард Руссо
На пороге стояла пожилая медсестра.
– Ну всё, – сказал Салли. – Приплыли. Сейчас она мне устроит.
Рут слабо сжала его ладонь. Слабо, но ощутимо – Салли не показалось. И оба расцепили руки.
Когда медсестры привели Салли в палату, в дверях ее, привалясь к косяку, стоял мужчина средних лет, и Салли не сразу узнал в нем сына.
– Ты вернулся, – сказал Салли. – Я ждал тебя не раньше вторника.
– Шагай, – старшая медсестра подтолкнула его в спину, – пока не упал. – Она посмотрела на Питера: – Он всегда такой?
– Вы имели в виду, упрямый? Норовистый? Вздорный? Невыносимый?
Когда медсестры уложили Салли в кровать и ушли, Питер сказал:
– Тебя на две минуты оставить нельзя.
Салли пропустил его слова мимо ушей.
– У меня для тебя задание. Я бы и сам сделал, но мне в ближайшие дни вряд ли разрешат вернуться к работе.
Питер ухмыльнулся.
– Что?
– Ничего.
– Знаешь, где живет Руб?
– А разве он переехал?
– Заберешь его в семь утра. Экскаватором управлять умеешь?
– Получше тебя.
– Да ну?
– С закрытыми глазами.
– Что? – снова спросил Салли, потому что Питер по-прежнему ухмылялся.
– Я тоже по тебе скучал, – признался Питер.
– Вот и славно, – довольно ответил Салли. – А то я сомневался.
Он закрыл глаза, глубоко вдохнул. Кислород, спасибо ему, пробежался по телу.
– Как ты узнал, где я? – вдруг спохватился Салли и, не услышав ответа, открыл глаза.
В палате было темно. Видимо, он уснул. Быть может, разговор с сыном ему приснился? Салли решил, что нет, это было на самом деле. Небо на востоке серело. Новый день, подумал Салли. Кажется, воскресенье, и он до него дожил. Представьте себе.
Снова начался дождь. Не буря, как прошлой ночью, но затяжной, проливной. И если Реймер не ошибается, поутру в Дейл соскользнет, точно на лыжах, новый кусок Хилла, покойники Бата вопреки молчаливому уговору вторгнутся в царство живых.
Он припарковался позади участка, вошел с черного хода. Задерживаться Реймер не собирался, только спрячет жетон, пистолет и ключи от патрульного внедорожника в нижний ящик своего письменного стола, чтобы завтра не заезжать. Отпирая засов, он услышал шорох и увидел в дверях Кэрис, ее глаза опухли от слез. Плакала она, разумеется, из-за Джерома, с горечью понял Реймер.
– Прежде чем вы улизнете, мне надо вам кое-что сказать. – Кэрис швырнула сумку, которую он накануне забыл у нее в машине, на диван.
“Улизнете”, – мысленно повторил он, услышав скрытый упрек. Что ж, он и впрямь намеревался улизнуть, так что упрек заслуженный. Он указал ей на стул.
– Ни к чему извиняться…
– Вот и отлично, – перебила Кэрис, устраиваясь на стуле, – я и не собиралась.
Реймер сел напротив, их разделял письменный стол, и не только. Обычно Кэрис за словом в карман не лезла, но сейчас молчала, и Реймер уже решил было, что она передумала и ей нечего ему сказать.
– Во-первых, вы должны понять, – наконец проговорила она, – что я с самого детства храню секреты Джерома. Когда наши родители умерли, мы с ним остались одни в целом мире, понимаете? Он меня защищал. И лишь когда я выросла, до меня дошло, что скорее это я его защищаю, а не он меня.
– Когда вы узнали? Про него и Бекку?
Иными словами, сколько дней, недель и месяцев она поддерживала брата, тогда как могла бы поддерживать Реймера?
– Я знала об этом с самого начала, – с недвусмысленным вызовом ответила ему Кэрис. – Ему не терпелось мне об этом сказать. Я же вам говорила, мы остались одни в целом мире. И вот еще что вы должны понять. Для Джерома это был не секс. Это была любовь.
Реймер в этом и не сомневался, поскольку слова Джерома все еще звенели в ушах. “Мы так любили друг друга… Ты даже не представляешь… Ты хоть знаешь, что это такое – любить?.. Я имею в виду, любить по-настоящему?..” И разумеется, одно-единственное слово на визитке цветочного магазина: “Навсегда”. Это слово отпечаталось в его мозгу так же, как скрепка – на ладони.
– Девушек у него всегда хватало, – продолжала Кэрис, – но полюбил он впервые, да еще по-дурацки поверил в то…
– Во что?
– Что она его якобы исцелила.
– От чего?
– От всего. От себя самого. От всех тревог и навязчивых состояний. Они ушли. Ему больше не нужно было выполнять свои ритуалы. Пересчитывать, дотрагиваться, повторять, дезинфицировать. С виду не скажешь, но в глубине души Джером – самый тревожный и неуверенный человек на свете.
Нет, подумал Реймер, это я такой. Ему до меня далеко.
– Вы, наверное, думаете, что он попросил меня переехать сюда, чтобы он мог присматривать за мной, так? Вот и нет. Только я могла ему помочь, когда у него случались панические атаки. А я жила своей жизнью, у меня был жених. Но я перебралась сюда…
– И все бросили?
– Разве у меня был выбор?
Разумеется, был, подумал Реймер, но растрогался от того, что Кэрис считала иначе.
Она невесело усмехнулась, покачала головой.
– И эта его фраза про Бонда. “Меня зовут Бонд”. – Кэрис настолько похоже изобразила интонацию брата, что Реймера взяла дрожь. – “Джером Бонд”. Он это делал столько же ради себя, сколько ради других, бедняга. Но он почти все делает ради других.
– И Бекка его исцелила?
– Он в это верил.
– А во что верите вы?
Кэрис пожала плечами.
– Человек, который всю свою взрослую жизнь дважды в день отдраивал ванную комнату, вдруг перестал это делать, поскольку ему это больше не нужно? Разительная перемена. Он повторял: “Впервые в жизни я чувствую, что здоров, в смысле, что я не болен. Когда я с ней, я чувствую себя в безопасности”. Я ему говорила, что это бред. Ну то есть в нем целых шесть футов шесть дюймов[52] росту, он сильный как бык, мастер единоборств. А в Бекке было от силы пять футов восемь дюймов. И фунтов сто двадцать весу[53]. И с ней он чувствовал себя в безопасности? Но его же не убедишь. Он чувствовал то, что чувствовал. В ее присутствии он успокаивался.
– И я с ней чувствовал то же самое, – признался Реймер.
– Мы с Джеромом поругались тогда. Впервые в жизни. Вы не поверите, как мы ругались.
– Почему?
– По многим причинам, – ответила Кэрис, и Реймер подумал: быть может, одной из причин был он сам? По крайней мере, было бы приятно знать, что он так много для нее значит. – Я не особо любила Бекку.
– Правда? – удивился
