Коза торопится в лес - Эльза Гильдина
– Татарка! Татарка! – зовут меня с соседней скамьи.
Неровной походкой иду на голос. Малой, судя по чмокающим звукам и хихиканью, как ни в чем не бывало самозабвенно лобызается со своей Санни, пряча под ее олимпийкой закоченевшие руки. И дела ему нет, что я там под спудом нетрезвых тел была почти заживо погребена. Зачем ему я, дохлая, когда есть такая живая, как Санни.
Девушка у Малого под стать ему – тоже из высшей лиги. У девушки Малого имя что ни на есть татарское – Сания2, но никто не зовет ее Татаркой, как меня. Все ласково обращаются к ней на инглиш манер: «Санни». Она и вправду солнечная, яркая, импульсивная. В общем, живет на расслабоне. Ну правильно, с такой внешностью и умением держаться, создавать нужные образы – жить не тужить. У нее всего слишком мало, а чего-нибудь одного слишком много. Санни из тех, кто увлекается всем понемногу, и почти все ей удается. У нее способности к языкам и стихосложению, артистизм. Но все это для людей. А для себя – танцы и рисование.
И я бы тоже всем нравилась, если бы в детстве мне было больше позволено. И через баловство разными игрушками, развлечениями развивался бы интерес к жизни и эти самые… коммуникативные навыки. Но даже Санни не знает, кто такая Вера Волошина. А я знаю, и это чувство собственной исключительности меня греет.
По секрету, я почему-то очень ревностно отношусь не к внешности других девчонок, а к их кругозору. Давно заметила за собой, что когда слышу редкие мысли, то жадно вслушиваюсь, надеясь на их ошибочность, случайность, готовясь тут же для себя опровергнуть или, наоборот, припрятать до лучших времен в свой «карман».
Малой нехотя отвлекается от губок Санни.
– Татарка, че опять грузим? – расслабленным голосом спрашивает, будто нежился до этого в лучах солнца, а я его вдруг выдернула с пляжа.
«Че грузим?» – извечный вопрос в мой адрес. Это стало маркером или визитной карточкой, объясняющей мою суть. Настолько в этой компании, видать, приелась моя извечно кислая физия, что Малой и сам не рад, что притащил сюда! Сейчас, правда, моей унылой мины им не видно, но он все равно догадывается, о чем буду канючить:
– Башка трещит, ударилась сильно, – пытаюсь вызвать сочувствие, проверяя на ощупь полученную шишку.
– Иди сюда – я посмотрю, – зовет меня Санни.
Я, глубоко польщенная, приободренная сверкнувшим в полутьме белозубым оскалом и прозвучавшей нежной хрипотцой, лечу на пламя ее зажигалки. Послушно подсаживаюсь. Санни как нефиг делать обезоружить своим обаянием разных малолетних затворниц, изначально настроенных к ней недоброжелательно. И она, снова чиркнув зажигалкой, мягкими подушечками пальцев с аккуратными ноготками осторожно прощупывает мою голову. По всему телу поползли махровые мурашки. Подозреваю, что остальные парни в это время забывают подобрать слюну. Была бы я парнем, тоже не отходила бы от нее. Санни сосредоточенно сопит, аккуратно отлепляет от нежного нёба маленький язычок, трогательно сглатывает. Доносится ее дыхание (смесь ментоловых сигарет и мятной жвачки), а иногда запах паленых волос, моих собственных. Это она иногда отвлекается на хиханьки-хаханьки с Малым. Интересно, сколько плеши наделала в моей голове этой самой зажигалкой?
– Малой, с такими вещами не шутят, – резюмирует она озабоченно, – а вдруг сотряс!
С этим не поспоришь, тут Малому не отвертеться. Но он нехотя вынимает согретые руки, находит подорожник под ногами, плюет на него и прикладывает к моей голове. И угорает. А за ним и Санни…
Нет, они не укурутые. У них сон по системе Леонардо да Винчи. Это когда спят по пятнадцать минут каждые четыре часа, сокращая суточный сон с восьми до полутора часов. Хотят сэкономить время сна и удлинить время жизни. Шел их третий день по этому графику. И оба ходят как в тумане. Под вечер началась-таки эйфория: всем они улыбаются, слова слагаются в рифмы, цвета горят, предметы светятся.
– Татарка, вливайся в нашу секту, – предлагает Малой, – ха-ха, хотел сказать «тему», а сказал «секту». Ха-ха. Надо тебе тоже опробовать «сон гения», будем спать по пять часов в сутки. Только нужно выработать систему: спим по десять минут, чтобы вышло в среднем по два часа днем, или по двадцать минут через каждые четыре часа.
– Главное, потерпеть несколько дней, – уточняет Санни, – в справочнике говорится, что на третьи сутки все симптомы проходят. У тебя же сахар в крови не понижен?
– Я вообще слышал, что человек без сна может прожить не больше десяти суток, – добавляет кто-то из рядом сидящих.
– Это если не спать по нашей системе да Винчи, – со знанием дела убеждает Санни, – знаешь, сколько всего можно успеть! Я, конечно, не испытываю недостаток оригинальных идей, – не без горделивости замечает про себя, – но мы начнем видеть яркие сны. А Малому и так ничего не снится, а жизнь проходит. Сколько мы успеем сделать!
– Я тоже спать хочу, – напоминаю Малому о себе, – или танцевать.
– Так спать или танцевать? То ли чаю попить, то ли повеситься?
Вместо ответа демонстративно пялюсь в сторону ДК.
– Там бандюги, – коротко объясняет Малой и тут же, как пенсионер, пускается в воспоминания. – Веришь, нет, так обидно порой! В детстве туда бегал на все кружки, какие только были, а теперь разные черти наводят там свои порядки. И теперь там только бильярд и жесткий съем. Батя ненавидит их. Мафия доморощенная, мать их!
Я догадалась, что жесткий съем – это что-то неприличное, но уточнять не стала. А вот на бильярде – попробовала бы.
– Ну отпусти ты пока девочку потанцевать, – заступается за меня Санни и эффектно закуривает, – здесь близко. Никто ее там не съест. Это тебе, плешивому деду, лишний раз пятку лень почесать. А гиперактивным детям движухи хочется, энергию некуда девать.
Санни не только красивая, но и разумная. Если уж дожить мне до ее восемнадцати, то стать бы именно такой! Чтоб как Тоська про Анфиску: «Вот иду я, красивая, по улице, а все встречные ребята так и столбенеют, а которые послабей – так и падают, падают, падают и сами собой в штабеля укладываются!»
– Еще какие будут предложения
