Ночь, сон, смерть и звезды - Джойс Кэрол Оутс
Этот телефонный разговор коротким не назовешь. А вскоре после его окончания снова зазвонил телефон – возбужденный Алистер жаждал продолжения, и он хотел ее увидеть, на что София сказала: да, но не сейчас.
– Не сегодня. В ближайшее время. Алистер, прости. Постарайся понять.
Он поймет. И когда-нибудь, как и она, осознает неизбежность свершившегося.
С самого начала их отношения были асимметричными: он сильный, она слабая. Но со временем ее слабость трансформировалась в силу со своим гравитационным полем притяжения.
Я всегда буду тебя любить, заверила она его. И буду тебе благодарна за твою помощь на протяжении года…
Когда она повесила трубку, Джессалин тихонько постучалась:
– Софи? Что происходит? Ты говорила с Алистером?
София подошла к матери за утешением. Ее лицо превратилось в мокрую салфетку.
– Ты с ним порываешь, дорогая? Что происходит?
Ты с ним порываешь? В ее устах это прозвучало как-то неуклюже, словно цитата из чужого языка.
София кивнула, давая понять, что не хочет сейчас об этом говорить. И, уважая решение дочери, Джессалин не стала ее больше допрашивать.
Среди ночи София проснулась от голосов в коридоре. Не за дверью, а в отдалении. Голос матери и мужской голос.
Хьюго Мартинес? Эти взрослые голоса звучали убаюкивающе. Говорят о ней. Беспокоятся.
Эту ночь в старом доме София проспала не то чтобы совсем без сновидений, но это был здоровый сон после крайнего утомления, и, просыпаясь время от времени, она тотчас с радостью осознавала, где находится.
Кровожадное сердце
Невероятно! Что это, нарушение врачебной этики? Фут объявила, что дает ей, своей пациентке, пинок под зад.
– Мне кажется, доктор Маккларен, что наши сеансы придется прекратить, поскольку вы продолжаете демонстрировать откровенную враждебность, – произнесла она с чопорностью рассудочной училки.
Откровенную враждебность. Сидя на кушетке, жесткой, как сыромятная кожа, несмотря на все подушечки, Лорен подалась вперед, не веря своим ушам. Так бесчестно! Несправедливо! Беспрецедентно! Непрофессионально, наконец.
– Доктор Фут, я крайне удивлена… и разочарована. Вам платят… хорошие деньги… чтобы вы проводили «терапию» с пациентами, нуждающимися в помощи. Я… я… я не понимаю. Мне казалось, что наметился п-п-прогресс…
Лорен заговорила спокойно, но где-то посередине голос у нее задрожал и начал рассыпаться, как некачественная замазка.
– Мне казалось… есть же молчаливое согласие… даже если врач имеет дело с трудным пациентом, он обязан терпеть… в смысле, продолжать лечение… это как в… в… – У Лорен не хватило сил договорить.
– В семье? – Фут неохотно подсказала ей ускользающее слово. – Вы это хотели сказать, доктор Маккларен?
– Я… я так сказала? По-моему, это вы сказали «как в семье», доктор Фут.
С ощущением триумфа, как от укола адреналина в сердце, Лорен попятилась и (по собственной воле, а не потому, что ее оскорбили) покинула кабинет.
Дверью не хлопнула, но демонстративно ее закрыла.
Больше сюда не вернется. Никогда.
Как в семье. Нарочно не придумаешь!
У меня есть сестра, даже две. Более чем достаточно.
У меня есть семья. Одной хватит.
О чем эта Фут думает? Психотерапевты вообще думают или они, как роботы, выдают заумно-парадоксальные фразы? Больной произнес А, врач ответил Б. Наверное, существует онлайн-курс для психотерапевтов с целыми колонками домашних заготовок.
В любом случае она туда не вернется. Сколько зря потраченного времени и денег. С нее хватит.
Вовремя одумалась. Не дай бог кто-то в семье, особенно проныра Беверли, узнает. А как было бы стыдно за нее Уайти, доживи он до этого дня.
Все-таки не авария. Инцидент.
И не потому, что Лорен уснула за рулем, а из-за погодных условий.
Сначала просто дождь, потом настоящая пелена, по капоту застучали, забарабанили градины, похожие на нафталиновые шарики, видимость снизилась до полутора ярдов, и вдруг ее красавец-«сааб» со стальным отливом, купленный на завещанные отцом деньги, понесло к обочине (крик застрял в горле), как на аттракционе в парке, где сталкиваются машинки, а где-то рядом душераздирающе сигналили и сигналили… Папочка, помоги!
В синяках от удара чертовой подушки безопасности, которые потом саднили не одну неделю, с шишкой на лбу и кислотными ожогами на руках, захлебывающаяся в попытках отхаркать черную слизь в легких, она испытывала (отчаянную, малодушную) потребность в посещении Фут – и не только по пятницам, но еще и по вторникам. Ко дню, когда случилась авария… то есть инцидент… она уже использовала двенадцать бесплатных посещений, покрываемых страховкой, и теперь (какое постыдное выражение) платила из своего кармана.
Выписывала чек на 215 долларов за каждый сеанс врачихе, называвшей себя «М. Л. Фут, доктор психологии».
(И эта Фут обналичивала все чеки. Лорен, слегка помешанная на ведении банковских счетов как онлайн, так и на бумаге, всякий раз в этом убеждалась!)
Могла бы уже давно покончить с этой глупой возней. Вот только странным образом – возможно, невольно – Фут удавалось сказать что-то такое, или намекнуть, или настроить ее мысли на правильную волну, отчего эти терапевтические сеансы казались ей если и не необходимыми, то хотя бы единственной альтернативой тому, что Лорен называла трясиной жизни.
Что ж, по крайней мере не разбилась в лепешку на автостраде Хенникотт. Это тоже останется в секрете от домашних.
Но ее бедная выщипанная голова… вроде куриной, которую выщипали другие куры, перед тем как заклевать бедняжку насмерть. Стыдно, не то слово.
Трихотилломания никуда не делась, несмотря на помощь Фут. В какой-то момент показалось, что дело пошло на поправку, она стала меньше чесаться, и с врачом (наивно) порадовались, но сначала Марк Свенсон повел себя хуже некуда, потом произошла авария, потом упал рейтинг хэммондской школы по оценкам в штате Нью-Йорк, а там уже подошла первая годовщина госпитализации Уайти, и болезнь навалилась на Лорен с новой силой, хотя волосы на голове уже такие редкие и куцые, что даже ухватить их пальцами с обкусанными ногтями совсем не просто.
Добавим сюда кровоточащие кутикулы. По ночам она скрипит зубами, отчего весь день болят челюсти. Хронические запоры – и не только кишок, но и мозга! Неужели Фут не видит надвигающийся кризис?
Личный, профессиональный, духовный.
Как можно показывать ей на дверь?! Бросить ее в такую минуту!
После долгих колебаний она рассказала психотерапевту в мучительных подробностях про обман Марка Свенсона. Про бесстыжую шлюху Рабино. Лоялистов и бунтовщиков. Друзей и врагов. Рассказала, как по ночам, скрежеща зубами, взвешивала за и против, взбешенная, измученная. Никому нельзя доверять! Неблагодарная молодежь, которую она приняла на работу, теперь клевещет у нее за спиной, объединяется со стариками-вредителями, постит жестокие намеки и прямые оскорбления в Интернете.
Она пыталась объяснить этой Фут, что больше не может никому доверять в собственной школе. Если раньше
