Ночь, сон, смерть и звезды - Джойс Кэрол Оутс
А еще важен внешний вид. Одежда самая обыкновенная и не в облипку. Никаких штучек в ушах или в носу, никаких тату. Она поймала на себе грубоватый мужской взгляд: скользнул вниз и обратно, задержался на ногах, бедрах, груди, лице. Судя по выражению его лица, не впечатлен – видал и получше.
– Стойте на месте, София. Я быстро вернусь.
В его устах «София» звучало похотливо, грязно.
Она не отходила от машины. Во рту пересохло. Смотреть в сторону чванливого копа, связывающегося по рации со своим участком, не решалась. Только слышит радиопомехи и презрительный смех. Чувствует себя слабой, беспомощной. В глазах резь от слез бессилия. Вот ведь ирония: как раз в последние недели ей казалось, что силы к ней возвращаются после ухода отца.
Не найдя (очевидно) ничего нелегального в ее багажнике, теперь коп изображал серьезную проверку ее личности. Водительские права, регистрация автомобиля. Вдруг машина украдена? Или на Софию Маккларен выписан ордер на арест? Или она вообще самозванка, выдающая себя за Софию Маккларен?
При желании коп мог подбросить в ее машину наркотики. Или в сумочку. Это уже стало расхожими темами в местных медиа: полицейская коррупция, наезды на цветных и на женщин, изнасилования подростков в СИЗО, силовые расправы и угрозы убийства. Жертвами становились почти исключительно цветные, белых граждан трогали редко, поэтому им было невдомек, из-за чего бывает сыр-бор.
Вот почему она так удивилась, когда Джессалин призналась ей в том, что посетила собрание «СпаситеНашиЖизни» в хэммондской церкви для черных. Ее мать, кто бы мог подумать!
Минимум раз в неделю София навещала мать. Она бы испытывала неловкость, если бы Джессалин приехала в ее арендованную квартиру в Ярдли, где Алистер Минс по возможности оставался у нее ночевать, проходя последнюю стадию болезненного развода.
Когда София была вдали от Алистера, ей казалось, что она его любит. Когда же она была с ним или, точнее, он с ней, рассеянный, совсем не такой внимательный, как в начале их отношений, она говорила себе: Я просто проживаю время. Пока не стану сильнее.
И все-таки она его любила. Ни одного мужчину (если не считать отца) она не любила так сильно, как Алистера Минса.
Он был единственный, кому София рассказывала о важных моментах своей жизни. Только ему она призналась в том, что ее детство, семья и особенно отношения с матерью были таким счастьем, что теперь ей особенно трудно адаптироваться к взрослой жизни.
(Включая сексуальную. Но про это она ему не говорила.)
Он назвал ее везучей. Какие-то моменты счастливого детства, вероятно, уже забылись.
Ну да! – охотно соглашалась она. (Как ученый, София понимала человеческий мозг – в том смысле, что ничего в нем не понятно, а так называемая память – это по большому счету фикция. И тем не менее.) Но всякий раз, когда она ощущала беспомощность, безнадежность, ее мысли неизбежно возвращались к семейному очагу. Она была не в состоянии разрушить эти чары.
Он посмеялся, но, кажется, был слегка задет.
И бестактно добавил, что его дочь – а вы почти одногодки – без труда разрушает отцовские чары.
Другая ирония заключалась в том, что меньше получаса назад, ведя машину, она подумала об удачной (наконец-то) перспективе: получить докторскую степень и попасть в медицинскую школу Корнеллского университета. Алистер это воспринял без особого энтузиазма. (Возможно, не хотел, чтобы она уехала. Но тут езды-то меньше двух часов на машине. Они смогут видеться так же часто, как сейчас.)
Он желал, чтобы она осталась с ним. Развод выбил его из колеи, хотя он сам его инициировал. Он мечтательно говорил о новом шансе, о новой жизни. О новом ребенке.
Новом ребенке! Софии показалось, что она ослышалась.
– Мэм? Держите.
Коп грубовато протянул ей водительские права и регистрацию транспортного средства. Он излучал ярость мужчины-самца.
– Спасибо, сэр.
– Засунь его себе в манду.
Удар хлыста. От полученного шока она совсем растерялась. Точно ли она это услышала?
Часто моргая, чтобы не заплакать, София взглянула на бешеного. Кожа грубая, цвета глины. Глаза полыхают из-за дымчатых очков.
Откуда такая ярость? Почему он ее ненавидит?
Не иначе как это связано с судебным иском. С фамилией Маккларен. Но мы же не против него ведем тяжбу, хотелось ей запротестовать.
Человек умер. Мой отец. Полиция должна ответить за свои действия. И он тоже должен быть в этом заинтересован.
Что произошло дальше, София помнила смутно. Коп схватил ее за руку и дернул вниз, к своему паху, со словами «вы можете все исправить», но ее реакция была паническая: она отшатнулась и так отчаянно и беспомощно, как ребенок, завизжала, что коп тут же сдал назад с ужасом и отвращением на лице.
– Мэм, заткнитесь. Никто вас не трогает.
Он опешил, это факт. Ее детский визг и полная потеря самообладания явно его напугали.
– Мэм, я мог бы выписать вам штраф за превышение скорости и «виляние» на дороге. Но я вам выношу предупреждение.
Красный, разъяренный. Но уже без прежней ненависти. Позже она даже подумала, что в его голосе прозвучала жалость.
– На первый раз просто предупреждение, мэм.
Он отвернулся с брезгливым выражением на лице. А она как в тумане, с облегчением забралась в машину.
Нашарила ключи в зажигании. Слабость, тошнота. В зеркало заднего вида видела, как коп сделал разворот на узкой дороге и скрылся из глаз.
Обошлось. Пока.
Гнев вместе с облегчением. И страшная усталость.
Ее накрыла эта волна. Полное изнеможение, измор в каждой косточке, как это было в первые дни после смерти Уайти, – сначала шок, неверие, отрицание, а затем ощущение изможденности.
Нет сил на то, чтобы сорок минут добираться до Ярдли, где вечером к ней должен пожаловать Алистер. Поэтому она вернулась «домой». В семейный дом Маккларенов.
Она вошла через кухню, откуда выходила всего час назад, получив прощальный поцелуй от матери и помахав в ответ: Я тебя люблю, мама. Созвонимся.
Снова увидев дочь, Джессалин вздрогнула, а София с рыданиями бросилась к ней в объятья, запуганная, утратившая самоконтроль и такая трусливая.
– Софи, дорогая, что случилось? – ахнула Джессалин. – Ты разрываешь мне сердце, Софи!
Нет, она не может рассказать матери о случившемся: полицейский, угрозы, предупреждение… только переполошит, ничего хорошего. Если София об этом кому-то и расскажет, то только Тому.
Она сослалась на большой стресс в последнее время. Не хотела ее расстраивать. Да, это связано с Алистером… нет, он ничего не начинал, это она во всем виновата. В общем, сегодня в Ярдли ей лучше не возвращаться.
Конечно, мать дочери всегда рада. Ночевать можно в гостевой комнате, ее бывшей детской, где, в сущности, мало что изменилось: полки ломятся от девчачьих книжек и школьных учебников. София позвонит Алистеру, когда он приедет в Ярдли.
