Да здравствует жизнь! - Софи Жомен
– У меня рост метр семьдесят и вес сто тридцать два, наверное, даже больше – я уже очень давно не взвешивалась. Фактически, если я верю в волшебную формулу ИМТ, у меня сильное ожирение и как минимум сорок-пятьдесят лишних килограммов. Я гораздо толще тебя, но даже я вижу, что есть люди, у которых все еще хуже.
Этот разговор уже раздражает меня сильнее, чем хотелось бы.
– Фран, ты должна бы знать, что это вопрос не столько веса, сколько уважения к себе, самооценки. Странно слышать от тебя такие вещи. Можно быть худой и все равно себя не любить.
– Ты права. Подростком я плохо себя чувствовала в собственном теле и попросила родителей найти мне курс лечения от ожирения. Я сильно похудела, но у меня так и не получилось полюбить себя. Мораль: как видишь, я снова набрала вес, с годами даже больше прежнего. Я понимаю, о чем ты говоришь, Марни, но ты можешь быть толстой и иметь право делать все то же, что и худые: носить купальники, пояс для чулок, кататься на лыжах – и петь на публику. Ты ведь знаешь, что умеешь петь, и тебе этого не хватает.
Я вздыхаю.
– Что ты можешь об этом знать?
– Мне достаточно на тебя посмотреть. Можно спросить?
– Давай.
– Что ты перестала делать, когда решила, что слишком толстая? Или что, по-твоему, не можешь делать?
– Э-э-э… Кататься верхом? Лошадку все-таки жалко!
Она хмурится.
– Я серьезно!
– Ах да, извини… Например, прыгать с парашютом, с тарзанкой или кататься на зиплайне[15], чтобы гарантированно разбиться? Нет, на это я не решусь.
Фран явно раздосадована тем, как дерзко я ей отвечаю, но в этот момент официант приносит нам закуски.
Как только он уходит, она возобновляет разговор.
– Ну, а кроме этих бесполезных вещей, на которые ты наложила табу? Что насчет повседневной жизни?
Хм… Я словно ужинаю с коучем по самооценке и больше не могу прятать голову в песок.
Вздохнув, я начинаю перечислять:
– Я не ношу шорты, стараюсь не показывать руки, закрываю ставни, когда мы с Элиоттом занимается любовью…
Она возводит глаза к небу и корчит гримасу.
– Ты меня осуждаешь?
– Вовсе нет, но он наверняка изучил тебя всю, что бы ты ни пыталась от него скрыть.
– Надежда помогает жить.
– А ложь убивает.
Она произносит эту фразу без малейшего намека на шутку.
– Я никому не вру, Фран.
– Ошибаешься, врешь самой себе: ты убедила себя, что не можешь быть свободной.
Кажется, она меня задела…
Я ковыряюсь в тарелке. Севиче из лосося скоро превратится в кашу.
– Фран, а у тебя нет никаких табу, тебе все легко?
Она вздыхает, и в ее глазах я читаю готовность к любому испытанию.
– Я больше не могу тратить время на ограничения, в том числе и свои собственные. Речь идет не о любви или ненависти к себе, а о том, чтобы жить с любыми этими чувствами и наслаждаться каждой минутой. Жить, Марни, на полную катушку. Если тебе что и надо запомнить, то вот что: сожаления приходят быстрее, чем ты думаешь.
И она кладет в рот кусок курицы в имбирном соусе.
* * *
В четверг у меня встреча с терапевтом. Элен Рубен внимательно слушает мой рассказ о неудачном опыте в квартале Сент-Лё и сразу переводит разговор на слова Фран о сожалениях.
– И что вы по этому поводу думаете?
Мы не виделись две недели, и, должна признаться, здесь мне удается привести мысли в порядок. На этот раз я даже вооружилась веером, и теперь жара почти терпима.
– Поразительная и пугающая мысль.
– Почему пугающая?
– Потому что до сих пор я никогда не смотрела на вещи таким образом, словно я слишком молода, чтобы замечать, как проходят годы. Но мне тридцать пять лет, и я понимаю, что полжизни лишала себя того, что, вероятно, уже никогда не смогу наверстать.
Она вытягивает ноги, скрещивает их снова и смотрит на меня.
– Я задам вам один вопрос. Что бы вы предпочли: иметь тело своей мечты или принять себя такой, какая вы есть?
Много лет назад, когда мне было двадцать и я толстела на глазах, я бы выбрала тело своей мечты. Но не сегодня.
– Наверное, принять себя такой, какая есть.
– Разумеется, мы все этого хотим. Но для этого надо предпринять определенные действия. Вы уже составили список того, что вы, по-вашему, не можете делать?
Я качаю головой.
– Составьте, и по возможности объективно.
– Зачем?
– Чтобы продвинуться немного дальше к принятию себя, Марни, и постараться больше ничего в жизни не упускать.
Несколько секунд мы смотрим друг на друга, словно изучая, затем Элен улыбается.
– Мы движемся вперед, Марни, движемся вперед. Никогда еще мы не продвигались так быстро.
* * *
В пятницу все еще жарко – настолько, что мне трудно сконцентрироваться на работе. Маленький вентилятор, который я принесла из дома, только что сдох, компьютер завис, а в подмышках у меня – влажные тропики. Терпеть это больше нет сил. Но приближаются выходные, а с ними – и конец мучениям.
– Пить хочешь? – Мой коллега, графический дизайнер Берни, протягивает мне бутылку воды.
– Да, спасибо.
Берни (на самом деле его зовут Бернар) только-только исполнилось двадцать пять. «Берни» – звучит круто, тем более в этом возрасте. Притом с его внешностью… Я никогда не встречала настолько зажатого парня. У него короткая стрижка, но есть длинная прядь на лбу, которую он зачесывает набок; он не пьет, не курит, без конца слушает Сарду и носит рубашки, вышедшие из моды еще во времена моего дедушки. Даже смех у него странный – смесь мышиного писка с хрюканьем. Услышав его в первый раз, я чуть не подавилась чаем. Но по крайней мере, в отличие от меня, он не выглядит так, словно только что вышел из сауны. Счастливчик.
– Слушай, а ты видел снимки с фотосессии для кампании «Бальнео Т»? – спрашиваю я его. – Я не успела посмотреть…
– Их получила Ана и отправила нам вечером перед уходом. Скажи, когда закончишь отбор, но предупреждаю: работы там невпроворот.
– Хорошо, спасибо, займусь.
Я просматриваю снимки, без особого энтузиазма выбираю из них штук пятнадцать, посылаю их Берни и ставлю в копию Ану – она получит их в понедельник.
Пять часов вечера, а температура по-прежнему 32 градуса. Стоп – у меня же сегодня визит к гинекологу! Я не была у него два года. Собрав сумку, прощаюсь с Берни – он сегодня работает сверхурочно
