Его запах после дождя - Седрик Сапен-Дефур
Щенок старается спрыгнуть с рук, полных покупок, – положеньице лучше не бывает. Миски из нержавейки звенят, стукаясь друг о друга, и, похоже, веселят Убака, а заодно и немногих здешних покупателей, им нравится, что сегодня вечером их развлекает в магазине человек-оркестр, мы ведь все привыкли довольствоваться суррогатами. За кассой любезная дама по имени Софи, как сообщает бейджик, спрашивает, не хочу ли я получить карту верного покупателя? Я отвечаю, что не хочу. На сегодня это мое единственное противостояние неестественному мирку, с которым я так активно сотрудничал.
– Какой красавчик! И до старости далеко!
Я сквозь зубы с некоторым недоумением соглашаюсь с формулировкой. У меня вообще затруднения с негативно-позитивными высказываниями.
Но то, что Софи обратила внимание на моего щенка, ей в плюс, и я безоговорочно помещаю ее в разряд уважаемых мной людей, а равнодушным я отвечу ничуть не меньшим равнодушием и буду держать их под подозрением. Софи с улыбкой сказала мне «до свидания» и пожелала счастья. Похоже, что люди здесь не боятся жизни.
VIII
Я открыл Убаку дверь в квартиру торжественно, как открывают ее перед королевой-матерью. И одновременно словно бы выполнил старинный обычай (других пока не придумали) – вносить в дом будущую его «хозяйку» на руках. Недалеко и до счастливых слез на глазах. Просто удивительно, до чего нас трогают всякие мелкие условности, вот я вспомнил об одной из них, и пожалуйста! Во дворе дряхлеет собачья будка (значит, были времена, когда мои хозяева не отрекались от собак), но ни на одну секунду я не подумал, что она может пригодиться и нам, моей нам будет вполне достаточно.
Ну вот, ты у себя дома, Убак. Никто об этом не знает, да и мы тоже, мы еще раз десять будем с тобой переезжать.
В моей полезной книге говорится, что необходимо правильно распределить пространство совместного проживания. Разделить зоны, предназначенные для сна, для еды, для игр, для ожидания и для скуки, создать шлюзовую камеру для возвращения с прогулок, запретить собаке входить в некоторые комнаты дома, поскольку это ваше личное пространство, и прочие разные тонкости. Все они идеально подходят для замка Шенонсо, а мою менее просторную квартиру с небольшим альковом и кухонным уголком можно делить только мысленно или честно признать, что у нас все общее.
Собака по-новому представляет вам ваше жилище. Она понятия не имеет о ваших привычках, не знает, почему вы ходите то туда, то сюда и где любите сидеть. Убак отправился вовсе не туда, куда, я думал, он пойдет. Он по-новому перекраивает пространство, исходя из собственной точки зрения и приоритетов. И я продолжаю вникать в его миропонимание, напоминая себе, что и мое всего лишь одно из многих. Вид на озеро, который совсем не дешево обходится мне каждый месяц, ему оказался не нужен, он решил, что просторы гораздо привлекательнее открываются из середины узкого коридорчика. Там он и устроился. Коврик, который я ему купил, само собой там не поместился. Я сложил его вдвое, и он это одобрил, сразу улегся на него, сказав мне таким образом, что мы друг друга поняли. О чем не говорит полезная книга – а мне это кажется самым главным, – Убак должен знать, что я всегда буду с ним рядом, но это «рядом» изменчиво и растяжимо. Оно может равняться двум метрам, а может сотне километров, его пределом может быть две секунды, а может быть целая неделя, оно не измеряется мерами длины и времени, потому что ощущение защищенности так не измеришь, и сердечная близость согревает вовсе не прикосновениями.
Я знаю, что Йохан Фостье[29] живет на этой земле, и мне уже спокойно; я знаю, случись что-нибудь со мной, и он примчится с противоположного конца света: когда тебя любят, ты защищен. Итак, я ушел в соседнюю комнату, приложив все силы, чтобы оторваться от Убака. Противоестественно отрываться от появившегося сокровища, но такие упражнения только увеличивают его ценность. Прошла минута, и вот он, Убак, он меня нашел и на радостях виляет всей задней половиной, как пляшущая утка. Я хочу стать для него родней, благодаря которой чувствуешь себя спокойно, для меня это дело чести. Я говорю ему, что ему не о чем волноваться, с ним ничего не может случиться, – нам, людям, почему-то всегда нужно озвучить очевидное. Всякий раз, когда я поднимаюсь и иду, Убак следует за мной с небольшим опозданием, я уже возвращаюсь, и мы с ним непременно сталкиваемся. Я стараюсь не праздновать с истерической радостью каждую нашу встречу. Никогда бы не подумал, что мне придет в голову такая мысль: если любовь будет тратить себя на случайности, она обесцветится. Кстати, о любви, Убак страстно полюбил старый черный пуф, набитый шариками из полистирола, который я уже собрался выкинуть. Он предпочитает его плиточному полу – действительно, кто бы не отдал предпочтение тому, что помягче? Три раза покрутившись вокруг себя, он прыгает на него и укладывается. А я начинаю думать, что у меня есть причины волноваться – сначала он будет на пуфе спать, потом ему понравится, как скрипят шарики, потом он начнет драть своими маленькими лапками обивку, потом он ее разорвет, наглотается шариков и погибнет. Но ведь все может произойти и по-другому, по-хорошему, и пуф станет для него надежным верным пристанищем. Я предпочел как можно дольше сохранять успокоительную иллюзию, что с нами ничего дурного случиться не может. Так. Теперь Убак задержался у тряпичного коврика моей бабушки и своими замечательными остренькими зубками вытягивает из бахромы махорчики, что очень его забавляет. У него инстинкт – он грызет все, что попадается ему на глаза, и, похоже, это идет ему на пользу. Как правильно я сделал, что не купил ему китайский волчок с клаксоном. Нечаянно обратил внимание, что колпачки у шариковых ручек у меня на столе обгрызены, и понял: у нас с Убаком одинаковая страсть тянуть все в рот. Самое безынтересное место моей квартиры и то заиграло какой-то озорной поэтичностью: Убаку показалось, что мы расстались слишком надолго, когда я заперся в туалете, и он заскулил у двери, но я сказал ему: «Занято!» – и захохотал от радости, что больше не говорю сам с собой. А потом мы снова были вместе, и я наблюдал, как Убак превращает часы в секунды.
Около семи вечера – привычка служащего – наступило время еды. Щенки едят два раза в день – утром и вечером, так лучше для их развивающегося желудка. Желудок Убака подтвердил мне, что я правильно выбрал время – Убак стал ходить за мной повсюду, он беспокоится, издает короткие звуки – настоящие ходячие часы. Он мгновенно понял, что его мама и мадам Стена передали мне титул главного кормильца. В полезной книге говорится, что миску с едой нужно ставить минут на пять, не больше, вокруг не должно быть никаких отвлечений. Если собака не съела корм, тем хуже для нее, пусть ждет до следующего раза. Так она поймет, что для еды отведено определенное время, другое время предназначено для других занятий. Какое грустное детство было, как видно, у этого ветеринара, иначе он теперь не стал бы отыгрываться на образе жизни своих читателей, вполне возможно их вполне устраивающем. Я положил Убаку еду, а он есть не стал. Ничего не съел. Ни малейшего интереса. Он
