Физическое воспитание - Росарио Вильяхос
Этот эмоциональный корсет жмет ей так же, как пояс-бандаж, который мама заставляла ее носить, когда она пошла в школу. Каталина отделалась от него в восьмом классе благодаря своей подруге Амалии. Однажды Каталина попросила ее посторожить у сломанной двери кабинки в туалете, потому что ужасно стеснялась – вдруг дверь откроется и кто-нибудь увидит какую-то часть ее тела выше колен. Амалия спросила ее, что она там так долго делает, и Каталина, словно это было в порядке вещей, ответила просто: бандаж. Удивленная подружка приоткрыла дверь, заглянула к ней и увидела, как Каталина подтягивает этот невыносимый предмет одежды, который так муторно надевать и снимать.
– А зачем ты носишь бандаж?
– Не знаю. А ты разве не носишь?
– Нет. Такое только старушки носят, и то не все. Даже моя бабушка не носит бандаж. Он же уродский и к тому же наверняка страшно неудобный.
Каталина залилась краской, как будто внезапно вскрылся обман, в который ее вводили годами. С минуту она поколебалась: то ли все-таки подтянуть бандаж, как учила мама, то ли снять и швырнуть в огонь (и маму заодно). В конце концов она заставила себя его надеть под хохот Амалии, которая уже готова была забыть об этой мелочи и переключилась на их излюбленную психомагическую игру с номерами машин.
– Клянусь тебе, я вчера видела номер с четырьмя нулями. А ноль – это джокер, значит, сбудется мое желание.
Каталина не спешила верить ей на слово, но порадовалась, что они перестали говорить про бандаж, а тут еще и увидели машину с номером, который кончался на 7070, так что она загадала желание. То же, что и всегда.
Ей нравилась эта игра, но гораздо больше она любила играть в «или – или».
– Если тебя собираются насиловать, – начала Амалия, – ты притворишься мертвой или обкакаешься?
– И то, и другое, – ответила Каталина, – потому что иногда после смерти кишечник расслабляется. Мама рассказывала, так с моим дедушкой было.
– А если какать не хочется?
– Тогда блевану. Главное – вызвать отвращение. Говорят, это самое верное.
– Ну а если блювануть не хочется?
– Так это же устроить можно, Амалия. У меня мама иногда так делает. Сует пальцы в рот и блюет, вот так вот просто.
– Фу, гадость. Ладно, твоя очередь.
– Хорошо. Ты кем лучше стала бы после смерти: зомби или привидением?
– Привидением, они красивее. Белые, светятся и к тому же плывут по воздуху, потому что у них ног нет. А ты?
– Тоже привидением. Хотя у зомби свои преимущества, они больше вызывают страх и отвращение.
– Ну Ката, чего ты у всех подряд хочешь вызывать отвращение? – спросила Амалия.
– Не у всех подряд, а у тех, кто нас достает.
– Я хотела бы вызывать страх и отвращение только у отца…
Эта фраза, казалось, готова была разбередить глубокую рану. Каталина помолчала на случай, если Амалия продолжит, но посмотрела на ее поникшую голову и предложила другой выход.
– Что выберешь: огонь или воду? Сгореть или утонуть? Я все время мерзну, – Каталина все время мерзнет, – так что лучше бы умерла в огне.
– А я жару терпеть не могу. Я лучше утону, это точно быстрее будет. Моя очередь. Слепота или глухота?
– Смотря как, – ответила Каталина. – С рождения?
– Хм-м. Хороший вопрос… Допустим, вот сейчас, на днях, либо ослепнешь, либо оглохнешь.
– Тогда слепота, без вариантов.
– А почему без вариантов?
– Потому что у нас одна соседка стала глухая, и когда она хочет что-то тебе сказать, то все время орет, а когда ты ей что-то говоришь, она переспрашивает: «Чего?» Ты повторяешь, а она опять: «Чего?» – и так всю дорогу чевокает. И уже не хочется ни спрашивать у нее ничего, ни разговаривать. Готова поспорить, она уже всех бесит. А вот если ослепнуть, не придется никого просить, чтобы подошли поближе, если тебе не видно, понимаешь? И можно нормально разговаривать с людьми, и никто не будет злиться, что ты зря тратишь их время, потому что тебе все надо повторять по несколько раз. А еще музыку слушать можно. Представь, никогда больше не услышать «Que me parta un rayo»[13] – я бы лучше умерла! И в автобусе, когда увидят тебя с белой тростью, будут уступать место, а глухим не уступают, потому что думают, что тело без глаз устает больше, чем без ушей.
– Ты же одеваться будешь, как светофор дальтоника! Правда, учитывая твой бандаж телесного цвета… Ха-ха-ха!
– Дура! Ха-ха-ха!
Цвет на самом деле называется «желто-красный неаполитанский», подумала тогда Каталина, смеясь над собой с помощью подруги. И все же она почти неделю собиралась с силами, чтобы сказать маме, что в жизни больше не наденет бандаж. Случай представился, когда они с мамой вдвоем складывали белье, снятое с веревки. «Мам, мои бандажи не складывай». (Мама как раз держала в руках свой, побольше размером.) «Я больше не буду их носить, никто из девочек их не носит, они мне жмут, я больше не хочу их надевать». Спросить, почему их носит мама, Каталина не решилась. Она боялась, что мама разозлится или ударит ее по лицу, но ничего такого не случилось, мама просто ответила: «Делай что хочешь». В ее голосе был какой-то новый оттенок, сухой и непонятный.
– Но ты все-таки положи их в шкаф, – добавила она, – еще сама захочешь носить, когда разжиреешь, как я.
Каталина оглядела маму с головы до ног.
– Ничего ты не жирная, мам, – возразила она.
– Еще какая жирная. Смотри! Нет, ты посмотри!!! – воскликнула мама, щупая себя за бока и бедра. Каталине в этот момент показалось, что мамина жизнь по своей сути напоминает тряпку, которую выжимают в раковину. Как же ей ухитриться не стать такой, как мама?
Маме согревало душу ходить взвешиваться в аптеку на углу, потому что она утверждала, будто весы дома в ванной прибавляют лишние килограммы. Амалии согревало душу играть в автомобильные номера и в «или – или». Сильвии и Гильермо согревали душу лето и хорошие отметки. А Каталине согревало душу совсем другое, прежде всего мечты и витание в облаках. Когда ей было шесть лет, она узнала, что ее троюродный брат осиротел и теперь ему приходится жить у дедушки с бабушкой, а они его, похоже, страшно балуют. С тех пор Каталина перед сном фантазировала о том, что папа с мамой (и иногда Паблито вместе с ними) тоже вдруг погибают в автокатастрофе. В отличие от того троюродного брата она почти ничего не знала о своих дедушках и бабушках, но на всякий случай понемногу заполняла воображаемый автомобиль родственниками, чтобы ей не пришлось жить ни с кем из них. В итоге машина превратилась в автобус, куда поместились все-все.
В одиннадцать лет Каталина перестала мечтать о том, чтобы остаться круглой сиротой, и начала фантазировать в духе фильмов и книг, которые ей тогда нравились: например, что она встречает существо с другой планеты, дружелюбное, но без какого-то конкретного физического облика, возможно, со сверхъестественными способностями, как И-Ти из «Инопланетянина» – ей не особенно интересно тут было выдумывать что-то свое, – только более изящное, не такое неуклюжее и с волшебными силами, и вот она сбегает с этим существом и живет на лоне природы в доме, как в американских фильмах. Она помнит до сих пор, каким представляла это место: деревья, озеро, водопад, гора вдалеке. Там ее окружали бы разные зверюшки: кролики, барсуки, лисички, белочки, всевозможные птицы. Людей там не было, ни взрослых, ни детей ее возраста; когда фантазия достигла своего предела, пропало даже сверхъестественное существо, с которым она убегала. В нем не было необходимости. Она отбросила его, как одежду, потому что там ходила совершенно голая либо в ее распоряжении были совсем другие наряды. Например, трусы, которые не врезаются в попу, удобные штаны (а не такие, как те узкие в бедрах джинсы, в которых она в последнее
