Физическое воспитание - Росарио Вильяхос
– Алло.
– Привет, пап, это я. Слушай, можешь приехать забрать меня с участка родителей Сильвии?
– Извините, кто это? Кому вы звоните?
– Хорошо, через двадцать минут на остановке у въезда в поселок. Да, где автобус C16 ходит. Пока!
У папы уже два года как даже машины нет, но она и не подумала позвонить ему по-настоящему или предупредить, где она, потому что привыкла, что дома в любом случае отругают и найдут к чему придраться, даже если она все сделает как надо. Привыкла слышать от взрослых «нет». Даже от Паблито, который уже совершеннолетний. Каждый раз, как Каталина что-нибудь у него просит, Паблито, хоть и вырос в том же доме, говорит ей «нет», потому что, сколько себя помнят, слово «нет» они слышали чаще всего. Так что Каталина ничего не просит у родителей, только в самом крайнем случае, а добраться домой – это не крайний случай, потому что, как говорит мама, чисто не там, где метут, а там, где не сорят, в том смысле, что если не уходить далеко от дома, то и возвращаться недолго.
Водители, которые едут мимо на своих машинах и не останавливаются, тоже как бы говорят ей «нет», но ей все равно – она их знать не знает, не живет с ними под одной крышей, ей на них не смотреть изо дня в день, и они не заставят ее почувствовать себя униженной, как она – того мальчика с дополнительных занятий, когда сказала ему свое «нет». И вообще она совершенно уверена, что если машины не останавливаются, то потому, что едут не в город.
Тот, что подвозил ее в тот раз, показался неплохим человеком, хотя Каталина не на шутку встревожилась, когда выяснилось, что у него дочка не просто ее ровесница, а еще и ходит в ту же школу. Ей показалось необыкновенным, что в городе из трехсот тысяч жителей ее подобрал на шоссе рядом с поселком человек, которому надо в тот же район, что и ей. Он рассказал, что его дочь зовут Елена – не Элена, а Елена, уточнил он, Елена Сорни, – и спросил, не знакомы ли они. Она помолчала несколько секунд, отвлекшись на «Елену-не-Элену», потому что на слух не замечала большой разницы между этими именами. На самом деле Каталина была с ней знакома, только не знала, как пишется ее имя. Поглядев на водителя, она теперь заметила фамильное сходство. Елена была лучшей подругой Сильвии, они жили в одном доме, но иногда ссорились, и Каталина пользовалась этими краткими периодами, чтобы закрепиться на первой линии дружбы с Сильвией, и, хотя они с Еленой почти не гуляли вместе (потому что Каталина вообще редко гуляет), ей казалось, что они просто соперничают за одну и ту же близкую подругу. Она решила в ответ сказать другую полуправду: что у них в школе несколько девочек по имени Элена, но она (до этого момента) не знала ни одной, чтобы была именно Еленой. Как-то раз они с этой Еленой ходили в кино вместе с общей компанией, но Каталина не рискнула об этом упомянуть – вдруг он подумает, что она плохо влияет на его дочку, раз ездит автостопом, или, хуже того, вообразит, что Елена тоже так делает. Ведь ловить попутку – это страшный порок для юной девушки, это значит сознательно подвергать себя опасности, давать карт-бланш насильникам и убийцам, класть телячью вырезку в миску доберману и потом просить, чтобы он ее не ел. Назвав свою школу, Каталина уже не могла соврать, что живет в другом районе, и в итоге попросила ее высадить около муниципальной библиотеки – она достаточно далеко от ее дома и в этот час могла быть открыта, несмотря на Страстной понедельник. Прежде чем вылезти из машины, она даже подумала, не дать ли ему денег, все, сколько есть с собой, в благодарность за то, что он ее не тронул. Его дружелюбный голос не позволил ей совершить такой бесстыдный поступок.
И вот через какие-то несколько месяцев Каталина опять оказывается в такой же ситуации: с вытянутым пальцем, вся на виду на обочине шоссе. Она снова думает про похищения на картинах и спрашивает себя: среди всех этих пропавших или похищенных девушек, включая мифологических героинь на греческих вазах, которые она так любит рассматривать, – была ли среди них хоть одна, которая действительно сбежала из дома или покинула родные края совершенно одна и по своей воле, без всяких двадцатипятилетних женихов и мужчин вдвое старше нее? Худшим случаем, самым беспросветным, ей кажется миф о Персефоне: сначала ее похищает бог подземного царства, а в итоге она должна полгода проводить со своим похитителем, а другие полгода – с матерью. Каталина вдруг понимает, что, даже когда побег самый что ни на есть настоящий, как у Париса и Елены (Елены-не-Элены, Елены Троянской), его все равно называют похищением. Женское тело представляется как повод к началу войны, как украденный товар – как нечто принадлежащее кому угодно, только не самой Елене. В мифах говорится, что Елену уже похищали до этого, когда она была еще девочкой, Тесей и его друг Пирифой. По пути они бросили жребий, кто будет насиловать ее первым; победил Тесей, тот самый герой картин, росписей, скульптур и фильмов, одолевший Минотавра и Критского быка. Женщины и быки – главные трофеи античной культуры, думает она. Елену потом освободили – точнее, снова похитили – ее родные братья, которые хотели поскорее выдать ее замуж за Менелая. А от него она позже сбежала с Парисом. Но в книгах всегда говорится, что женщину похитили, а если она возлегла с мужчиной сама, то оказывается, что ее побудило к этому чье-то колдовство. Каталина приходит к выводу, что так было принято в то время, в античной литературе: женщина не наделена чувствами, если только она не богиня, – остальные никогда не проявляют инициативы и не испытывают никаких желаний. Каталина тоже не чувствует ни к кому сексуального влечения, но считает, что должна его испытывать, как мальчики, и гадает: это она как бы кастрирована или просто у нее такой способ выжить?
Она не помнит, чтобы по телевизору говорили о похищении, когда случилась та история с тремя девочками, впрочем, папа не разрешал дома смотреть бесчисленные программы, в которых обсуждали исключительно это происшествие. Но благодаря новостям, тому, что несколько месяцев в школе оно было главной темой для обсуждения, и беспрестанным маминым разговорам с соседками Каталина и так оказалась в курсе всех самых непристойных подробностей. Иногда ей кажется, что это бесконечная негласная война, троянский конь, полный канцерогенной информации, предназначенной только для одной группы населения, – ни в классических сказках, ни в истории искусства, ни в общедоступных зрелищах нет таких сюжетов, где не подчеркивалось бы, что они – девочки и женщины – находились не дома, а в темном лесу, или купались в реке, или шли по шоссе, и что самое страшное не случилось бы, если бы они избегали этих мест, в то время как мужчины там ходят совершенно спокойно. Каталина пытается найти хоть одно исключение и вспоминает только про нимфу Дафну, ей удалось ускользнуть от Аполлона, но пришлось для этого обернуться деревом. Может быть, изменить облик своего тела, добавить или убавить ему плоти – единственный способ защититься в этой жизни. Каталина спрашивает себя, не это ли пытается сделать мама.
Она хотела бы прокричать на весь мир, как ей ненавистно, что родилась с таким телом, которое не дает ей права ничего сделать. Возможно, она молчит, потому что боится, что
