Восьмая шкура Эстер Уайлдинг - Холли Ринглэнд
— Сборник? Ну ты крута, мам. — Эстер смотрела, как за стволами эвкалиптов проплывает море.
Динамик затрещал, и послышались высокие звуки синтезатора. Эстер закрыла глаза. Вступили ударные. Fleetwood Mac исполняли Everywhere. С переднего сиденья на нее, сияя, смотрела Аура — она вкладывала в песню всю душу. Эстер запела припев, как когда-то Аура. I’m everywhere, I’m everywhere. Потерла ладонью грудь — там, где сердце.
— Ну, Старри, — начал Джек как бы между прочим, — как тебе Сьюзен?
Эстер посмотрела ему в затылок и улыбнулась. Беззаботный тон никогда не давался Джеку.
— Ну, она хорошая.
К Сьюзен Олбрайт Эстер направила Куини.
— Она специализируется на проживании тяжелой утраты и неопределенности, а также посттравматическом расстройстве, — сказала она, когда Эстер явилась к ней на прием.
— Вряд ли все это про меня. Ты уверена, что мне нужна именно она? — спросила Эстер. В ответ Куини просто сочувственно, понимающе ей улыбнулась.
Через несколько недель, собравшись с духом, Эстер позвонила Сьюзен. Она убеждала себя, что ей нечего сказать, — до того самого момента, как оказалась в кабинете терапевта. Та ободряюще улыбнулась ей и сложила руки на коленях.
— Итак, Эстер. Для начала расскажите, пожалуйста, о себе.
Эстер воображала себя загадочной, непроницаемой пациенткой, с которой Сьюзен придется повозиться. Но терапевт просто благожелательно, не вынося суждений, выслушала ее историю — и этого оказалось достаточно.
— Будешь продолжать с ней? — Джек так старался говорить легко и беззаботно, что голос прозвучал напряженно.
— Да.
— Отлично, Старри. — Джек оглянулся на нее через плечо. — Отлично.
Фрейя кивнула, соглашаясь с мужем.
— Спасибо. — Эстер смотрела на эвкалипты, что росли по обеим сторонам дороги. Звякнул телефон: Софус. Эстер дважды перечитала сообщение. И улыбнулась.
К тому времени, как Фрейя выбралась на скоростное шоссе, Everywhere кончилась. Паузу между песнями наполнили пощелкивание и треск. Волоски на шее Эстер встали дыбом.
Она повернулась и бросила взгляд в зеркало заднего вида. Фрейя смотрела ей в глаза.
Мать сделала фортепианное вступление погромче, и по коже Эстер побежали мурашки.
Она смотрела в глаза матери, пока звучала песня. Когда начался припев, Фрейя улыбнулась со слезами на глазах, от уголков протянулись морщинки.
She’s a Rainbow.
~
Женщины стареют, и кости их выветриваются, наполняются пузырьками воздуха, истончаются, словно полые косточки птиц. Конечности делаются легкими и обещают возможность полета.
Джулия Бэрд
Свечение
* * *
Эстер вела машину по прибрежной дороге. Вот и эвкалиптовая роща возле семи валунов у залива. Стоял март, золотое пограничье. «…Время, когда завеса между мирами истончается и любая твоя мечта может сбыться».
Эстер вылезла из пикапа. Вдохнула соленый воздух полудня. Закрыла дверцу и спустилась на берег. Села, стянула ботинки и носки, зарыла пальцы в мелкий белый песок. Посидела, глядя на огненно-рыжие лишайники и водоросли на серебристом граните валунов. На бирюзу океана. Бронзу водорослей. Краски родных мест. Посмотрела на часы: время еще есть. Медленно потерла руки, стараясь успокоиться.
Эстер провела рукой по песку, оставив бороздки. Эвкалипты у нее за спиной шептали свои полуденные сказки. Солнце грело кожу.
Она стала перебирать осколки раковин, камешки, семенные коробочки эвкалипта, плети Нептунова жемчуга, водоросли, деревяшки, принесенные морем. Выбрала несколько раковин, разложила на ладони. Береговая улитка. Черная ракушка. Каллиостома. Эстер повертела каллиостому в пальцах. Когда-то эта красивая ракушка служила моллюску домом, защищала его, была полна жизни — а потом стала просто мусором, болтающимся в волнах. Эстер подставила каллиостому под свет, чтобы лучше рассмотреть, где раковина истончилась, где протерлась. На этих местах обнажился сияющий цвет — зеленое, голубое, розовое, фиолетовое, золотое. Переливчатое, радужное.
* * *
Фрейя рукой в перчатке разглаживает трафарет на запястье Эстер: там, где шрам.
— Когда наносишь татуировку, — объясняет она, — пигмент проникает в нижний слой кожи. Верхний слой, первый, как бы пеленой прикрывает волшебство, мерцающее в нижнем слое.
Эстер смотрит на трафарет на запястье и поднимает глаза на спокойное лицо матери. Она всем телом ощущает, как вибрируют нервы. За Фрейей сгрудились Эрин, Куини, тетя Ро и Нин с Крошкой Ро на руках.
— Как перламутр в ракушке. — Куини ободряюще кивает.
Эстер переводит взгляд с исполненного любви лица Куини на лицо Эрин; она покрывается гусиной кожей. Перехватывает взгляд Нин, и они улыбаются друг другу. Тетя Ро стиснула ожерелье из переливчатых радужных раковин. На подоконнике у них за спиной трепещет пламя одинокой свечи.
— Готова? — спрашивает Фрейя.
Эстер побросала улов на песок: береговую улитку, черную ракушку, каллиостому. Отряхнула руки. Провела пальцами по татуировке, которая уже начала подживать. На запястье раскинула крылья золотисто-бурая с лиловым совка, с крыльями яркими, как расшитая блестками шаль; мелкие зазубрины на крыльях походили на кардиограмму. Кардиограмма выходила за контуры бабочки и шла через крылья, как отметины. Взлетала и опадала, взлетала и опадала. Переливалась на коже.
Эстер проверила время. В груди завертелась очередная шутиха беспокойства. Скоро ехать. Эстер медленно вдохнула и оглянулась через плечо — на эвкалипты, на Звездный домик в отдалении. От окон отразился свет. Эстер так же медленно выдохнула. В озерце плескались черные лебеди.
Эстер закатала джинсы до колен и постояла, отряхивая песок. Сейчас она сделает кое-что еще — и поедет в аэропорт.
Она брела по мелководью вдоль берега, направляясь туда, где залив изгибался, туда, где море встречалось с сушей. Ей вспомнилось, как она глядела в невинное лицо Лиден Гунвер, как оставила у ее ног черное перышко. Как уходила в темноте от канала Фридериксхольм, а за спиной у нее качалось на воде, над жутковатыми фигурами Морского мужа и детей, покинутых Агнете, черное перышко. За этими последовали и другие воспоминания. Вот она бежит по базальтовой скале к Коупаконан, черпая силу в море, втискивает перышко между телом и шкурой тюленьей девы. Вот стоит в теплице Флоуси, и ее единственная компания — ночные цветы, ночной сад его сердца; она оставляет перышко неоконченному деревянному тупику. Смотрит вслед Софусу, а потом пристраивает перышко туда, где сходятся ступни беременной женщины и ее перевернутого отражения. Вот вклеивает перо в «Вязание: дело для настоящих мужчин», словно оно может выразить все, для чего она не нашла слов. И последнее: она сует перышко между книг в мансарде Абелоны.
Эстер брела по мелководью. Предвечерние краски стали ярче: солнце клонилось к закату.
— Смерть, — произнесла Эстер вслух. — Расплата. Приглашение. Переход. Понимание. Противостояние. — Она помолчала. — Возвращение домой.
Эстер полезла в карман за восьмым и последним черным лебяжьим пером. Она хотела отдать его морю. Зажав стержень в пальцах, Эстер смотрела на волны.
— Какой будет моя
