Герой со станции Фридрихштрассе - Максим Лео
Вы вообще могли ясно мыслить или вас охватил страх? У вас дрожали руки? Вы представляли себе, что будет, если что-то пойдет не так?» На что ему достаточно было ответить: «Хорошо, что вы об этом спросили. Знаете, я, когда переводил судьбоносную стрелку, едва ли мог ясно мыслить, меня буквально сковал страх. Руки дрожали, и, конечно, я все время спрашивал себя: что же будет, если что-то пойдет не так?»
Как ни странно, Хартунг получал удовольствие. Это было похоже на игру. Это и было игрой. Игрой, в которой он сам устанавливал правила и в которой заработал много денег и признание. В которой все остальные любой ценой хотели ему подыграть.
В гримерную вошел Ландман, иронически отвесил поклон и уселся на диване возле Хартунга.
— Ну что, готовы к великому моменту? — Он пытливо посмотрел на Хартунга, стряхнув кунжут с его нового синего пиджака.
О костюме тоже позаботился Ландман. Они обошли несколько магазинов, но так ничего и не подобрали. При этом Хартунг не совсем понимал, что именно они ищут. «Вы должны выглядеть аутентично, — сказал Ландман. — По-восточногермански и скромно, разумеется. По-восточногермански, но со свежим общегерманским обаянием. То есть одновременно по-западному и по-восточному, понимаете?» Хартунг кивнул и просто надел то, что дал ему Ландман. «По поводу цвета все ясно, это непременно должен быть насыщенный синий, — сказал Ландман. — Синий, как небо, как морские глубины. Синий, как свобода, Хартунг!» В конце концов они нашли костюм, у которого был не слишком современный крой, не слишком примитивный материал, с пуговицами, похожими на те, что были на форме рейхсбана. Образ получился гармоничным.
К ним вошла женщина с рацией.
— Пятиминутная готовность!
Визажист еще раз припудрила Хартунгу лицо. Из-за открытой двери он слышал, как публика в студии репетирует аплодисменты. Ассистент звукооператора закрепил микрофон на лацкане его пиджака.
— Кстати, — сказал Ландман, — приехала ваша дочь Натали со своей семьей, я посадил их в первом ряду.
У Хартунга пересохло во рту, на ладонях выступил холодный пот. Женщина с рацией втолкнула его через черный занавес в ослепительно-светлый зал, публика зааплодировала, ведущая в красном платье встретила его распростертыми объятиями. Рядом с ней стояла Катарина Витт с почти такой же красивой прической, как на восточноберлинской арене Зееленбиндера. Хартунг вылетел к ним из-за занавеса, словно споткнувшись.
— Дамы и господа, встречайте, герой со станции Фридрихштрассе! — воскликнула ведущая, публика радостно затопала ногами.
Обе женщины пожали Хартунгу руку, Катарина Витт улыбнулась ему — выглядела она потрясающе.
— Рады приветствовать вас, господин Хартунг! Как вы себя чувствуете?
— Ну, даже не знаю, — заговорил Хартунг, — я чувствую себя как на церемонии совершеннолетия: на мне тогда тоже был новый костюм и я сильно волновался.
Катарина Витт засмеялась, публика засмеялась. Хартунг поверить не мог — неужели он только что начал разговор с шутки? Вокруг него бесшумно скользили телекамеры, ступенчатые ряды зритель ного зала перед сценой были заполнены людьми. Волнение постепенно отпускало. В первом ряду он увидел Натали с детьми, которые уже очень выросли.
— Разве что к освещению надо привыкнуть, — прибавил Хартунг. — Прожекторы тут ярче, чем на полосе смерти Берлинской стены.
Катарина Витт снова засмеялась, снова засмеялись зрители.
— А вы герой с чувством юмора, — заметила ведущая.
Хартунг не верил своим ушам. Он понятия не имел как, но слова сами слетали у него с языка. Он видел, как смеется Ландман, стоя в углу зала. Но все-таки решил пока больше не шутить. Он снова почувствовал сухость во рту, потянулся к стакану с водой на столике, но рука так дрожала, что он тут же ее отдернул.
— Господин Хартунг, — сказала ведущая, — прежде чем вы объясните, как вам удалось перевезти сто двадцать семь человек через самую охраняемую границу в мире, хотелось бы послушать, как жилось при диктатуре. В неволе, под постоянным наблюдением. За многими из граждан ГДР следили их собственные супруги, даже дети были приставлены шпионить за своими родителями. Люди жили в постоянном страхе, одно неосторожное слово — и ты в тюрьме. Сейчас подобное и представить сложно, особенно тем, кто родился после падения Стены.
— Ну да, — сказал Хартунг и задумался. Он хотел было сказать, что за ним шпионила его кошка. Вероломная рыжая кошка — агент Штази мурлыкала, чтобы завоевать его любовь и в конце концов предать. Но он же собирался покончить с шутками, да и ведущая могла бы воспринять все всерьез.
Ландман был прав, жители запада любили расспрашивать о страданиях жителей востока. Они обожали чувствовать благоговейный трепет, который охватывал их, когда они нарекали ГДР страной ужаса. Возможно, подумал Хартунг, таким образом жители запада могут бесконечно убеждать самих себя в том, что они на правильной стороне.
Все как с его футбольными приятелями из Западного Берлина, Штефаном и Рене, которым он рассказал, как проводил выходные на даче у бабушки Берты. Как забирался на вишневое дерево, как они с друзьями воровали у соседей ежевику, как обливали друг друга из желтого садового шланга. «Все точно так же, как у вас, — сказал он. — Мы жили ради семьи, сада, футбола по выходным, поцелуя с красивой женщиной. А не ради какого-то там общественного строя». На что Штефан лишь недоверчиво покачал головой, а Рене спросил: «Но при этом вы все равно находились в заключении, разве нет?» В какой-то момент Хартунг просто перестал спорить.
Несколько лет назад он случайно проходил мимо дачных участков, где у бабушки Берты был свой садик. Издали он увидел то самое вишневое дерево. И задался вопросом, какая эта вишня теперь — восточная или уже западная? Или ни та ни другая?
Публика в студии забеспокоилась, ведущая выжидающе смотрела на Хартунга.
— Наверное, вы правы, — сказал он, — сегодня уже невозможно представить себе подобное. Когда я теперь рассказываю молодежи о ГДР, на меня очень странно смотрят. О некоторых вещах помнят, но их больше не дано понять. Это как сказка со счастливым концом.
— В ночь, когда состоялся побег, — сказала ведущая полным драматизма голосом, — вы в одиночку пошли против десятков пограничников и агентов Штази, чьей задачей было предотвращать подобные побеги. Вы не боялись?
— Конечно же, я боялся, — ответил Хартунг. — Бояться нормально, потому что страх держит в
