Герой со станции Фридрихштрассе - Максим Лео
— Что ж, — сказал Хартунг, — если подумать, немного я все же страдал.
Ландман понимающе кивнул.
09
Женщина с рацией провела Хартунга в гримерку для VIP-персон, где, помимо двух массивных кожаных диванов и огромного плазменного телевизора, был еще столик с закусками. Нарезанный ананас на кубиках льда, бутерброды с лососем на серебряных подносах, маленькие пирожные со взбитыми сливками и многое другое, что Хартунг не сразу смог опознать. Но больше всего его удивила стеклянная миска со сладостями: мишки «Харибо», «Смартис», «Твикс», «Марс», «Баунти», «Риттер спорт», «Ханутас» в таком количестве, которое могло бы осчастливить не одну ясельную группу.
— Вот, господин Хартунг, это ваши владения, — сказала женщина с рацией, после чего закрыла дверь и Хартунг остался один в комнате, показавшейся ему настолько прекрасной, что он застыл на месте как вкопанный.
В углу стоял холодильник со стеклянной дверцей с различными сортами вин и шампанского, соками и минеральной водой в бутылках. Хартунг остановил свой выбор на баварском пиве, сел на один из диванов и подумал, что правильно согласился, когда Ландман рассказал ему о звонке из мюнхенской редакции «Вечерней Моны», самого популярного ток шоу в стране. Им предложили сделать эксклюзивный выпуск с Хартунгом. Полтора часа беседы, перемежающейся вставками съемок исторического вечера падения Стены, репортажем с юбилейной гонки «трабантов» в саксонском городе Пауза, репортажем о том, как со временем менялась легендарная Мейсенская фарфоровая мануфактура, и о женщине из Саксонии-Анхальт, которая родилась девятого ноября 1989 года и теперь, по случаю своего тридцатилетия, собирается пройти пешком от Таллина до Лиссабона, в память о свободе, подаренной ей при рождении. Называться программа будет «Цена свободы».
В качестве соведущей пригласили Катарину Витт. Золотая Катти, подумал Хартунг, вспоминая, как впервые оказался вместе с бабушкой Бертой на соревнованиях по фигурному катанию на арене Вернера-Зееленбиндера, и в то время еще совсем юная Катарина Витт вышла на лед с прической как у принцесс из русских фильмов-сказок и в юбочке, трепетавшей на ветру. Тогда бабушка указала на эту принцессу в костюме с пайетками и шепнула ему на ухо: «Девчушка-то особенная!» И она оказалась права, его бабушка, для которой фигурное катание было всем. Порой, когда по телевизору показывали произвольные программы Олимпийских игр или чемпионатов мира, он заходил к ней в гости, в дом на Кавальерштрассе в Панкове, где пахло мастикой и подгоревшим маслом. Они вместе сидели на веранде и смотрели, как катается принцесса. Бабушка Берта все твердила, что звук можно и вовсе выключить. А во время двойных акселей, в особенности поражавших ее, она с наслаждением прищелкивала искусственной челюстью.
Знала бы бабушка Берта, что через два часа он окажется на ток-шоу вместе с Катариной Витт! К сожалению, ни в Бога, ни в рай Хартунг не верил, а значит, не верил и в возможность того, что бабушка Берта наблюдает за ним с небес. Но если бы в эту минуту в его гримерную зашел бы священник и заверил бы его, что бабушка Берта видит его прямо сейчас, он бы немедленно покрестился, позволил бы совершить помазание и, может быть, даже съел бы гостии вместо мармеладных мишек.
К слову о еде, Хартунг прихватил со стола бутерброд с лососем и парочку маринованных огурцов. И запил это все бокалом хорошо охлажденного пино-гри. А все благодаря Ландману — тот умеет вести переговоры. Ландман показывал ему договор, в котором, к примеру, было прописано, какие напитки, помимо стандартного набора, должны быть в VIP-гримерной. Сам Хартунг из соображений экономии брал в основном пилзнер «Штернбург». Вино он тоже любил, но, поскольку не мог позволить себе дорогое, от вина у него часто болела голова. Поэтому он растерялся, когда Ландман спросил его о пожеланиях относительно выпивки. «Ну, наверное, белое вино», — ответил он, и именно Ландман тогда посоветовал ему французское пино-гри. В самом деле, хороший выбор, уже ради одного этого бокала стоило поехать в Мюнхен. Вдобавок Ландман договорился о гонораре. Три тысячи евро! Немыслимо! Хартунг летел бизнес-классом, и отель на сегодняшнюю ночь с виду был не из дешевых. В общем, сейчас он чувствовал себя, как сказала бы бабушка Берта, китайским императором. Довольно приятное чувство, надо сказать.
После второго бокала пино-гри он попробовал креветки в кунжутной панировке. Его желудок наполнился, и Хартунг во хмелю развалился на диване. Просто не верится, думал он, сколько всего случилось в последние две недели. Взять хотя бы несколько интервью, которые прошли замечательно, по крайней мере так сказал Ландман, а уж он-то в этом понимает. Сначала Хартунг очень нервничал, говорил слишком тихо или тараторил. Все это было так непривычно. Микрофоны, репортеры с их витиеватыми вопросами и чрезмерным панибратством. Скорость, с которой все происходило. Ему даже казалось, будто никому нет дела до того, что он говорит. Скорее их заботило, чтобы его лоб не блестел и звук был в порядке.
На интервью было запланировано три дня, а из-за большого спроса добавилось еще несколько встреч, что не сильно обременило Хартунга, потому что Ландман поднял гонорар до шестисот евро. Уже на третий день от его растерянности не осталось и следа, он поймал ритм, стал увереннее в деталях, подробнее в описаниях. Ландман распределил интервью таким образом, что самые крупные СМИ шли в конце. Журнал «Взгляд», таблоид «Молния», тележурнал «ТВ-плюс» и первый государственный телеканал. Вся эта суета перестала смущать Хартунга. Ему все лучше удавалось следовать главному правилу интервью, разъясненному Ландманом: не обращать внимания на вопросы, а говорить то, что и без того собирался сказать. А чтобы это не бросалось в глаза, переходить к ответу плавно. Сказав, например: «Я тоже не раз задавался этим вопросом». Или: «Хорошо, что вы об этом спросили». Это, по словам Ландмана, льстит журналисту и он напрочь забывает, что, собственно, хотел узнать.
Позже Ландман сказал, что сильнейшими моментами были те, когда он рассказывал о ночи побега. Неудивительно, именно их они репетировали больше всего. Ландман объяснил Хартунгу, что тот должен представлять себе эту ночь как фильм, рассказывать сцену за сценой. Он заверил, что важнее всего передать атмосферу: лай овчарок вдалеке, скользящие по рельсам, словно призрачные пальцы, лучи прожекторов пограничных вышек. Каким теплым был воздух в ту ночь. Ветер от поезда, мчавшегося на запад благодаря его героическому поступку.
Это приводило журналистов в восторг. Казалось, им было все равно, как именно работает релейная стрелка. Зато они без конца
