Почти 15 лет - Микита Франко
Но Мики говорил ему: «Я другой», и Льву приходилось слушать, потому что…
Потому что когда вы сидите в холле наркологической больнице, слушать – это всё, что тебе остается. Все действия были выполнены до. Все они были настолько неправильными, что вы оказались здесь.
Теперь приходится слушать.
Да, он заставлял его переписывать домашнюю работу, если в ней были помарки, и перебирал его рюкзак, потому что не верил, что первоклассник может сложить вещи нормально.
Он так переживал. Он так переживал, что они геи с ребенком, он так переживал не справится – ведь если они не справятся, значит, геи и ребенок – это правда никуда не годится. Если он будет худшим в классе – он будет таким, потому что они геи. Если у него будут самые неопрятные тетради – это будет выглядеть так, будто геи не могут научить его опрятности. Если в его рюкзаке всё будет свалено как попало, это значит, геи не смогли привить ему аккуратное обращение с личными вещами.
Что бы ни сделал Мики, это будет означать, что они провалились не просто как родители, а как гей-родители. Их родительский авторитет был заранее поставлен под сомнение всем миром, и Льву казалось, что это глобальный эксперимент, в котором он облажается, если его сын будет получать двойки и ходить в школу с кляксами в тетрадях. Только и всего.
Он просто не хотел провалиться.
А теперь они в наркологической клинике. Долбаные тетрадные листочки, если бы он знал, что это приведет к наркотикам, он бы никогда их не тронул!..
Но Дина Юрьевна говорит, это совокупность.
В конце концов, всё свелось к тому, что он неправильно использовал приставку «не». Вместо «не бить детей», он думал: «не бить детей чаще, чем били меня». Оказалось, их вообще неправильно бить.
Не то чтобы это новость. Не то чтобы с этим вообще кто-то спорил. Но как хочется растянуть это страшное слово – «насилие» — в его смысловом диапазоне.
Как хочется сказать: «Два раза ударил – это разве насилие?»
Как хочется сказать: «Да всего лишь пощечина, ты хоть знаешь, что меня били прутом?»
Как хочется сказать: «Да это и не битьё, это же в воспитательных целях».
Никому не хочется видеть себя извергом, при виде которого маленький ребенок забивается в угол. И Льву тоже не хотелось.
Но, тем не менее, Мики был в углу. Прямо в тот момент, когда они сидели на разных концах клеенчатой скамейки в больничном коридоре, Мики был в углу – и Лев чувствовал это, как никогда раньше.
Настало время взять малыша на ручки.
И он извинялся перед ним, снова и снова повторяя, как ему жаль, а потом обнимал сына за плечи, и Мики плакал, а он говорил, как сильно облажался, и как горько, что уже ничего изменить нельзя.
В том, что было. А в том, что ещё только будет?..
Когда пришёл Слава, он попросил его взять ту визитку у Дины Юрьевны – ту визитку с номерами психотерапевтов. Он постеснялся вернуться за нею сам. Уходя, он так кичился тем, что всё про себя давно понял, что его возвращение выглядело бы ужасно пораженчески.
Только через время он поймёт, что если бы вернулся за визиткой сам, это выглядело бы победой, а не поражением. Но пока – так.
Дома Слава сообщил, что Дина Юрьевна дала два контакта: один – для парной терапии, другой – для индивидуальной. Лев вцепился в первый, как в спасительный круг.
— Пожалуйста, пошли со мной, — почти взмолился он.
Слава сказал:
— Я пойду. Если к этому, — он указал на индивидуального терапевта, — ты тоже сходишь.
Лев беспомощно, прямо как перед Диной Юрьевной, повторил:
— Слушай, я, правда, не знаю, зачем. Я знаю, почему я такой. Я знаю про своего отца…
— Вопрос не в том, знаешь ли ты причины, — перебил его Слава. – Вопрос, умеешь ли ты с ними жить?
Лев вздохнул, признавая: он не умеет.
— Хорошо, — через силу согласился он. – Я начну.
И тогда случилось совсем неожиданное: Слава, первым нарушив дистанцию, обнял его. Длинные пальцы нежно прошлись по лопаткам, и Лев вздрогнул, как от электрического заряда.
— Ты чего? – тихонько засмеялся муж.
— Ничего, — прошептал Лев. – Просто люблю тебя.
Он ждал, что Слава скажет о любви в ответ, но он, чуть отстранившись, мягко пообещал:
— Если тебе нужна поддержка, я рядом.
Лев подумал, что это всё равно, что «Я тебя люблю», только чуть-чуть по-другому.
Он скосил взгляд на комод, где Слава оставил визитку с именем некого Дениса Сергеевича, и почувствовал, как при мысли о консультации внутри скручивается узел. Денис Сергеевич, блин…
— Слава, — произнёс он, решив, что ему нужна поддержка. – Я не хочу, чтобы моим терапевтом был мужчина.
Он как будто бы удивился, слегка нахмурил брови:
— Почему?
Лев решил быть честным с собой и с ним до конца:
— Потому что я боюсь мужчин.
— Давно? – без насмешки спросил он.
А Лев без насмешки ответил:
— Кажется, всю жизнь.
— Я не знал, — растерянно отозвался Слава. – И меня боишься?
Лев ответил как можно честнее и перед ним, и перед собой:
— Возможно, некоторые ужасные вещи случались между нами, потому что я действительно тебя боюсь. Не специально... То есть... Неосознанно. Да? Так правильно говорить?
Он попытался сгладить эту информацию неловкой шуткой, но Слава не улыбнулся, только серьёзно кивнул. Подумав, сказал:
— Я найду тебе терапевтку через коммьюнити-центры.
— Спасибо, — отозвался Лев.
— Спасибо, что сказал…
Льва напугало то, каким расстроенным вдруг стал выглядеть Слава, и он, метнувшись к нему, попытался сгладить ситуацию:
— Слушай, но я всё равно тебя люблю, безумно, и наших детей тоже, хотя вы все мужчины, и это, конечно, ахренеть как пугает, но… То есть… Я хочу сказать… Мне как будто кажется, что от мужчин можно ожидать чего угодно. Чего угодно, понимаешь? Только расслабишься, а он уже употребляет наркотики, или пустил свою жизнь по наклонной, или бьёт жену, или… Женщины в моей жизни были куда предсказуемей. С ними можно было расслабляться сколько угодно, и на утро я всё равно обнаруживал себя там же, где был с вечера – ни Карина, ни Катя, ни Пелагея, ни даже моя мать, никто из них не делал со мной
