Багаж - Моника Хельфер
Мужчина нравился моей бабушке, она в него втюрилась. И мужчина, которого звали Георг, действительно нравился ей куда больше, чем когда бы то ни было нравился Йозеф. Ведь в случае Йозефа добавлялось еще много чего, что было важно для брака и что уменьшало удельный вес всего остального. А с этим мужчиной было одно сплошное вожделение.
— Я замужем, — это было первое, что она ему сказала.
Он ответил:
— Я же это знаю.
— Мой муж на войне, — сказала она.
Он ответил:
— Вот это жаль. — И после небольшой паузы добавил: — Я не из тех, кто приветствовал войну, отнюдь.
— Я тоже, — сказала Мария.
— Твой муж, наверное, тоже нет.
— Да, он тоже нет.
— Он, наверное, не сильно отличается от тебя, иначе бы ты за него не вышла.
Она чувствовала себя не очень хорошо. Кроме того, у нее уже устали руки держать рубашку врастяг. Как будто в качестве щита. А с Йозефом она чувствовала себя легко. Но тоже не всегда. В темноте всегда хорошо, а в более светлое время дня уже хуже. Потому что в нем было что-то пугающее. Теперь он отсутствовал. И ей приходилось считаться с тем, что он мог и совсем не вернуться. Тогда бы говорили: при Йозефе она благоденствовала, он ее ублажал. Она под ним горя не знала. Именно так и стали бы говорить. Женщины в деревне использовали эти слова. Под его телом она благодействовала. Это у женщин была излюбленная тема: сразу представлять обоих в постели. Мужчины прибегали к другим словам. Тело Йозефа не было грузным. И она часто думала, когда он лежал на ней: какой же он легкий. Если бы она выгнулась в пояснице и внезапно вздыбилась, он бы с нее свалился. Он мылся часто и основательно. Он не хотел, чтобы от него воняло, как от других мужчин. Хлевом. Она подарила ему на день рождения лимонное мыло. Он ему сильно радовался. Девочкой она стыдилась сама себя из-за того, что для нее так важна была похоть: а вдруг это и впрямь видно по ее лицу, а вдруг это и впрямь уже все заметили. Уж такая она была. Такая, как есть. Она и на исповеди однажды сказала силуэту священника за решеткой: «Уж такая я есть». И священник ответил: «Смотри же у меня, следи за собой!» С тех пор она исповедовалась только в том, что немножко приврала, или поругалась с сестрой, или воровала яблоки. Потом этот священник умер, приехал в деревню новый, и уж тот смотрел за ней, злобных глаз не спускал, как будто она была в союзе с самим чертом. С тех пор Мария больше не исповедовалась.
— Как вы узнали, где я живу? — спросила она.
— Это рубашка твоего мужа? — задал встречный вопрос незнакомец.
— Я же вам не говорила, где я живу.
— Забавно смотреть, как ты загородилась от меня этой рубашкой. Не надо. Это выглядит так, будто…
— Как это выглядит?
— Нет, не забавно, извини. Это похоже на каменную стену. Мне просто не приходит в голову другое слово. Потому что я запыхался, идя сюда наверх.
— Что-то я не слышу, чтобы вы запыхались. Нисколечко. Ничуть.
— Я просто волнуюсь. Так, наверное, со всеми, когда они стоят перед тобой, я так думаю.
— Не понимаю, что вы имеете в виду.
— Здесь все знают, где ты живешь. Не хочу говорить вокруг да около, это тебя только напугало бы. Мне было бы проще, если бы ты мне тоже говорила «ты». Когда я говорю «ты», а ты говоришь «вы», то можно подумать, что ты меня боишься.
— Здесь поблизости нет никого, кто мог бы так подумать.
— Я на рынке тогда спросил у одного: где живет та благожелательная женщина, с которой я только что разговаривал, я, говорю, забыл ей кое-что отдать, а она ушла, но это очень важно, я только ради этого приехал издалека, я должен это передать ей. Я солгал, я сказал, что мне нужно передать тебе одно известие.
— У кого ты это спросил?
— У мужчины за прилавком, он видел, как мы с тобой разговаривали. Он засмеялся и сказал: мол, можно понять, на твоем месте кто угодно потерял бы голову и забыл, что вообще собирался сказать.
— Что-то я не верю, чтобы он так сказал.
— Да, ты права, он этого не говорил.
— Тогда зачем ты это сочиняешь?
Мужчина ответил:
— Не прогоняй меня, Мария. Я только хотел на тебя посмотреть. Я так долго не видел ничего красивого. Обещаю тебе, я не подойду к тебе ближе, чем на метр. Позволь мне просто смотреть на твое лицо.
И тут рядом с матерью очутился Лоренц, а собака залаяла и разгавкалась сильно. Лоренц взял ее за ошейник и оттащил подальше от незнакомца.
— Кто это, мама?
Мужчина сказал:
— Я приехал издалека, меня зовут Георг, в честь святого Георгия, который сражался с драконом. Мне тоже пришлось немало хлебнуть, я многое мог бы тебе рассказать, сколько грязи бросали мне под ноги. Я не опасный человек. Я видел твою мать на рынке. Она была приветлива со мной, а я не избалован дружелюбием людей. Если бы мы с тобой были один на один, я бы тебе поплакался как мужчина мужчине. Но перед твоей матерью я плакать не хочу. Сколько тебе лет?
— Мне девять, — сказал Лоренц и загородил собой мать. — Что вы хотите от нее?
— Я потерял своего лучшего друга, — пожаловался мужчина. — Я должен был сообщить об этом его родителям. Сегодня я их нашел, но так и не смог им это сказать, у меня не хватило духу. Я сказал, что не знаю, где он. Я сказал, что я приехал потому, что надеялся найти его здесь. А они ответили, что пусть он только попробует здесь показаться. Он, мол, сбежал и оставил их одних. И больше он им не сын. Так они сказали. А ведь он погиб. И я не смог им это сказать. Пустите меня в дом. Всего на полчаса. Я не опасен. Ни для кого. Только посижу и выпью стакан воды.
И Лоренц, хотя и неохотно, оказал любезность чужому человеку и пригласил его в дом, опередив в этом
