Бездны - Пилар Кинтана

– А помните, как раньше мама приносила ее сюда в люльке? – спросила старуха, кивнув на меня.

– Какая она была живенькая.

– Глазками хлоп-хлоп.

– И головку сама держала.

– И так рано заговорила.

– Ей еще полутора не было, а уже лопотала вовсю. Помню, когда ей было пять, она говорила совсем как взрослая, целыми длинными словами.

– Ясное дело, братьев-сестер-то у нее нет, выросла среди взрослых…

Старуха с доньей Имельдой посмотрели на меня.

– А теперь вы на нее посмотрите…

Сверху вниз.

– Такая умная девочка.

– Просто умничка.

Я поняла: они твердят, что я умная, потому что не могут назвать меня красивой.

– Как жаль, что дед ее не застал, – сказала старуха.

Донья Имельда кивнула, но тут же передумала:

– А может, так оно и лучше.

– Она бы его изменила. Внуки такое умеют.

– Ну да, наверное, – ответила донья Имельда.

Я протянула старухе пакет с макаронами, маслом и помидорами. Она на прощание погладила меня по голове и зашагала прочь, медленная и хрупкая, шажочек за шажочком; казалось, чтобы перейти дорогу, ей потребуется вечность. Когда она наконец отошла достаточно далеко, я повернулась к донье Имельде:

– Почему так лучше? Что дедушка меня не застал?

Она огляделась по сторонам, удостоверилась, что рядом никого нет:

– Он был непростой человек.

– Как это – непростой?

– Подолгу молчал, как ваш папа, а если открывал рот – то только чтоб кого-нибудь отругать.

На своей свадебной фотографии дедушка не улыбался. Но, думала я, он наверняка понимал, что ему ужасно повезло: отхватил такую юную и красивую невесту. Наверняка очень страдал, потеряв ее. Потому и не взял к себе детей. Потому и не навещал их, и ботинок им не покупал. Не стерпел бы боли, если б приехал к ним на финку, где раньше жил вместе с женой.

У нас было совсем мало фотографий папиной семьи, все старые, черно-белые. Мы хранили их между страницами маминых семейных фотоальбомов. Кофейная финка. Тетя Амелия и папа с тетрадками. Тетя, которая вырастила их обоих, – крупная женщина с черными локонами и недовольным лицом. Дедушка в драповом костюме. Дедушка с детьми, только приехавшими в город, дети тощие, как будто войну пережили. Супермаркет в день открытия. Старый автомобиль. Тетя Амелия и папа выпускаются из школы. Дедушка на балконе своего дома с трубками, торчащими из носа. Ни на одной из фотографий дедушка не улыбался. Он хмурил лоб, углы его рта смотрели вниз. Ему, очевидно, грустно, думала я, – пока донья Имельда не сказала того, что сказала.

– Дедушка ругался на вас?

– Постоянно.

– Он был строгий?

– Очень строгий. – Она подошла поближе и понизила голос: – А хуже всего – с вашим папой. Ваша бабуля ведь умерла при родах, думаю, он винил в этом сына. Вы только подумайте: своего собственного сыночка, бедного малыша, который остался без мамы.

Папа сидел у себя в кабинете, считал что-то на калькуляторе и записывал в тетрадь. Вентилятор крутился над железным стеллажом медленно и шумно, как будто вот-вот выйдет из строя. Почувствовав мое приближение, папа поднял глаза.

– Твоя тетя была к тебе добра?

Вопрос застал его врасплох.

– Тетя Мона?

Я кивнула.

– Вроде бы да, – сказал папа.

– Ты любил ее, как маму?

– Не знаю.

– Потому что мамы у тебя никогда не было?

– Не знаю.

Он задумался.

– Главное, что я помню про нее, – это ее запах.

– Чем она пахла?

– Тальком.

– Вкусно?

– Да.

– Сколько тебе было лет, когда она умерла?

– Восемь.

– Как мне.

– Да.

– Ты помнишь, как приехал жить к папе?

– Да.

– Тебе у него понравилось?

– Дом был поновее финки.

– Но тебе понравилось?

– Папин дом?

– Снова жить с ним.

– Не очень.

– Потому что ты привык жить с тетей на финке?

– Потому что он отхлестал меня проводом.

– Твой папа отхлестал тебя проводом?

– Да.

– За что?

– Не помню.

Я смотрела на него во все глаза, как будто впервые увидела. Он взглянул на часы:

– Пора обедать.

Закрыл тетрадь, выпустил карандаш, встал, подошел ко мне и положил руку мне на плечо:

– Идем?

Папа улыбнулся. Это была улыбка сироты. Настоящего, а не как мама, которая в детстве чувствовала себя сиротой, хоть ею и не была.

По воскресеньям после завтрака мы с папой ходили гулять. Бродили по нашему району или в окрестностях супермаркета. Шагали по улицам, разглядывали старые здания и каменные особняки. Подходили к памятнику Себастьяну де Бельалькасару в конце улицы, круто уходившей вверх. Взбирались туда красные и потные, надеясь встретить лоток с ледяным лимонадом или фруктовым льдом. Садились на парапет и смотрели на город, низкорослый, но широкий, с его деревьями и облаками.

А иногда мы гуляли по проспекту вдоль реки. Там всегда было попрохладнее – из-за деревьев, таких толстых, что их даже было не обхватить. Стоя на мостах, мы всматривались в речную воду – грязно-желтую и густую в сезон дождей, легкую и голубовато-серую в остальное время. На плоском месте возле устья реки Агуакаталь лежало упавшее дерево, по которому я любила лазать.

Бывало, мы заходили в зоопарк или шли до ресторана «Старый Кали» и еще дальше, где заканчивались дома и асфальт и по бокам дороги тянулись блеклые сухие кусты и тощие деревья с кривыми ветвями.

Я разговаривала. Рассказывала папе, что было в школе. Он слушал и смеялся в нужных местах. Я расспрашивала его о важных вещах и о пустяках, о вселенной и о природе. Он размышлял, давал мне ответ, всегда четкий и по делу, или говорил, что не знает, и умолкал.

Папины мертвые, думала я, обитают в его молчании, как утопленники в мирных морских водах.

Мы с папой пошли гулять после их с мамой ссоры, и, чтобы проверить, как долго папа способен молчать, я решила держать рот на замке и не задавать ему вопросов. Мы вышли из дома, спустились на лифте, вышли на проспект, дошли до зоопарка – и все это без единого слова. Я подумала, что уж в кассе-то ему придется открыть рот.

– Один взрослый, один детский? – спросила кассирша.

Он кивнул, а потом улыбнулся в знак благодарности.

Мы вошли в зоопарк и перешли реку по мосту. Тем утром небо было белое, но солнце уже начинало припекать, чувствовалось, что скоро станет очень жарко. Мы с облегчением укрылись у птиц, в гигантском помещении с сетчатым куполом, каменными стенами и щедрой растительностью, дававшей нам тень.

Мы медленно обошли все помещение, ища среди ветвей и растений попугаев и других ярких птиц, а в