Очень холодные люди - Сара Мангузо
Когда я приходила к Би, мы уходили к ней в комнату и закрывали дверь. Тренировались заваливать друг друга. Она говорила: «Дорогая, я дома!» Закрывала невидимую дверь, словно бы входную, и валила меня. Я ничего особо не чувствовала, даже когда мы сидели рядом на полу, читали вслух и скребли друг дружке по шву джинсов.
Как-то отец Би зашел к ней в комнату, и Би выбежала, а я осталась сидеть. Он посмотрел на меня, улыбнулся и спросил: «Развлекаетесь?»
В третьем классе Би подарила мне красный зонтик в белый горошек. Я обожала раскрывать его, как большой цветок, и танцевала с ним на заднем дворе, даже когда дождя не было. Я очень любила этот зонтик и миленький ланчбокс с цветочками, который подарила другая подружка. Такие полезные подарки.
Многие другие вещи, которые девочки приносили мне на день рождения – канцелярские наборы, карандаши, стикеры, – мы с мамой аккуратно откладывали, чтобы подарить на день рождения другим.
Эмбер не была девочкой-скаутом, как я, а вот Би – да. По вторникам мы ходили в школу в форме, с лентами, усеянными значками.
В каталоге вещей для девочек-скаутов старшие скауты выглядели как мамы и носили зеленую форму из полиэстера с шарфиками. На некоторых картинках младшие скауты стояли в коротеньких трикотажных ночнушках и руки держали прямо напротив лобка. Я вглядывалась, пытаясь рассмотреть линию трусиков, но девочки под ночнушками были голые. Затаив дыхание, я читала слово «аксессуары», как чарующее «асексуары».
* * *
Почти у всех девочек были папки на трех кольцах с липкими картонными страницами. Это были альбомы для фотографий, но мы любовно раскладывали на липких страницах любимые наклейки прямо с вощеной подложкой и затем разглаживали поверх прозрачную пленку. И после школы я звала к себе девочек в основном для того, чтобы заполучить новые наклейки.
Даже самые скучные девчонки собирали наклейки, и, если девчонка скучная, это еще не значит, что ее наклейки тоже будут скучными, так что, когда я узнала, что у Би есть коллекция, я сказала: «Не знала, что у тебя есть альбом. Не хочешь зайти в гости?» Она хотела. На следующий день в школе она передала мне записку с благодарностью.
В следующем году все девочки дарили друг другу колечки из серебряной проволоки. А после – заколки с именами из крошечных белых наклеечек.
Би их никто не подарил: в магазине не было ни «Би», ни «Беатрис». Тогда мама купила пару заколок, эмалевые краски и те самые наклейки и сделала для Би фиолетовые заколки с белыми сердечками вокруг букв.
Она тренировалась рисовать сердечки на куске желтой ненужной бумаги. Макнула кисточку в синюю краску и вывела ряд идеальных сердечек. Выглядело так, будто их машина напечатала. У меня сердце щемило от восторга.
Нельзя было позволить пробным сердечкам оказаться в мусоре, так что я забрала эту бумажку и положила к себе в обувную коробку для важных вещей.
На следующий год все дарили значки дружбы – английские булавки с нанизанными на них бусинками – и цепляли на кроссовки.
У каждой была коллекция бусин и наклеек в форме сердечек, а еще карандаши и ручки с запахом клубники. Все тогда пахло клубникой: наклейки, блеск для губ, волосы.
Как-то после обеда мы с Би делали значки дружбы – десятки разных комбинаций. У нее была коробка, обшитая изнутри черным бархатом, и, когда ее родители устроили гаражную распродажу, она продала значки по двадцать пять центов.
Еще было лето, когда девочки покупали друг дружке мешочки с конфетти из пластика или фольги. Блестящие кружочки всевозможных цветов, пластиковые сердечки, переливающиеся розовым, еще более крошечные звездочки, и прямоугольнички, и квадратики, бриллианты – золотые, серебряные, красные, черные. У меня была богатая коллекция. Мы вкладывали их в поздравительные открытки: конфетти выпадали, и на мгновение получалась вечеринка-сюрприз. Кусочки были довольно крупными, поэтому мы подбирали их и складывали обратно в конверт.
Когда мода на конфетти прошла, я ссыпала свою коллекцию в банку из-под варенья. Можно было доставать по одной пинцетом или чуть влажным пальцем – для сверкающих рождественских открыток. Я отдала банку маме – она умела ценить ненужные вещи.
Потом в один день я увидела, что она сидит за столом, склонившись с пинцетом над блестящей горкой. Перед ней в ряд стояли шесть или семь баночек от лекарств, и в каждую она бросала свой вид конфетти: звездочки в одну, сердечки в другую. Отец сказал что-то о том, какое это ужасно бестолковое занятие, сколько времени уйдет в никуда, чтобы закончить. Но, естественно, мама закончила. А после вернулась в кровать, как настоящий сфинкс, и снова принялась раскладывать пасьянсы.
Как-то вечером я зашла в столовую, мама стояла там у окна. Было темно. «Не включай свет!» — воскликнула она. Я встала рядом и тоже стала смотреть. Ничего. «Вон там!» — указала мама. Через два дома от нас, у дома Болдуинов, стояла машина. Внутри два темных силуэта. Они сидели на заднем сиденье лицом друг к другу. Лица приблизились, соприкоснулись. Отодвинулись. Снова слились, отделились. Мама тряслась от смеха.
* * *
На перемене я шагнула на подпорную стенку, отделявшую внутренний двор школы от площадки. Внизу стена была кирпичная, мы играли у нее в вышибалы. Сверху бетонная, сантиметров пятнадцать в ширину, а над бетоном забор из рабицы – я держалась за него, пока шла. Чем дальше, тем выше поднималась стена, и дальний конец был на высоте второго этажа.
Но я не дошла до конца стены: на полпути сбежались мальчишки и, хихикая, стали заглядывать мне под юбку. Ажурную оторочку увидели. Может, и белье. Обратно к нижнему концу стены я шагала так быстро, как могла. Ткань поднималась на ветру, словно хотела, чтобы мальчики и дальше смотрели. Я не могла ее остановить.
В тот день по пути домой я остановилась у Уикс-роуд – двухполосной дороги с желтой разделительной линией посередине. У дежурной, помогавшей школьникам переходить дорогу, был начес, и руки-ноги двигались быстро, как у шарнирной куклы. Переходя дорогу в той юбке, я подняла подбородок и задрала нос к небу. Я читала про это в книжке. Сказочные герои шли на заслуженное наказание, высоко подняв подбородок, гордо и церемонно. Мне хотелось быть как гордая, несносная девочка, наступившая на хлеб. Хотелось крикнуть
