Очень холодные люди - Сара Мангузо
В обычные дни офицер Хилл приходил в школу как инспектор по делам несовершеннолетних и проводил большую часть времени с детьми с Бэннон-роуд. Они были беднее всех в городе, и считалось, что у них больше всего проблем – или такие проблемы, которые может решить только полиция. Я не понимала, какие проблемы может решить полиция, если это не регистрация велосипеда или штраф за парковку. Я знала немало детей, у которых были проблемы, – и не все они не жили на Бэннон-роуд.
Офицер Хилл сказал, что я правильно ответила, и потом долго убеждал, что нельзя садиться в машину к незнакомцам. Что садиться в машину можно только к родителям, хорошо знакомым взрослым и представителям закона. Только вот где катаются все эти представители закона, которые хотят нам помочь?
Эмбер рассказывала мне, что как-то раз, пройдя большую часть пути от школы, она устала и попросила почтальона подвезти ее на этом его нелепом праворульном грузовике без дверей. Мы так и не смогли определиться, считается почтальон незнакомцем или нет, но Эмбер сказала, что полоски у него на грузовике были красные, белые и синие, и, значит, он хороший человек. Родители Эмбер не обращали внимания, когда она приходила домой поздно, или когда старший брат щекотал ее до тех пор, пока она не уронит полотенце.
* * *
Вскоре после этой лекции от офицера Хилла прошел слух, что он отшлепал какого-то мальчишку по голым ягодицам и поцеловал его в губы – но поцелуй вроде получился случайно. В том году я каждый день мечтала, как в драке с каким-нибудь мальчишкой-одноклассником упаду с ним на пол, закачусь под стол и случайно поцелую.
Потом стало известно, что обвинял его мальчик с Бэннон-роуд, и все говорили, что такого просто не могло быть. Если бы офицер Хилл шлепал и целовал детей, кто-нибудь бы его остановил.
Где-то через неделю офицера Хилла застрелили. Эту историю рассказывали разные дети и по многу раз, и вскоре уже все всё знали. Офицера Хилла застрелили, он умер. Прозвенел звонок. Мы разошлись по классам.
Потом мы услышали, что офицер Хилл связался с другими полицейскими по радио, а другой рукой выстрелил себе в голову. Прямо на газоне перед домом.
Мама сказала, что очень грустно, что ему пришлось застрелиться.
Но это его чванство… я знала, что он нас презирает. Презирал.
* * *
После похорон офицера Хилла провели второе расследование, результаты которого опубликовали в «Курьере». Тот мальчик с Бэннон-роуд соврал. Его вовсе не целовали в губы и не шлепали по голым ягодицам. Офицер Хилл отшлепал его, не снимая штанов, а потом поцеловал в лоб, чтобы утешить.
В статье цитировали священника. Если Хилл и был в чем-то виноват, так это в чрезмерном великодушии. В иное время его бы восхваляли за то, что он попытался заменить этому негоднику отца.
Как-то на перемене девочка с Бэннон-роуд заехала мне ногой по щеке, а потом сказала учительнице: «Рути ударила меня вот сюда», – и показала на свою щеку.
Так что ребенок с Бэннон-роуд вполне мог выдумать такую историю. Вполне мог быть низким и подлым врунишкой.
6
Би последней из класса научилась прыгать через скакалку, писать и переворачивать стул на парту. У нее были длинные светлые волосы и розовые веснушки.
У мамы Би была широкая щель между передними зубами и лицо бассет-хаунда. Она отправила Би в школу на год младше обычного с безупречными косичками на голове.
Куда бы нам ни нужно было посмотреть, взгляд Би всегда был направлен чуть в сторону, а рот – чуть приоткрыт. Учительница показывала нам, как нарисовать пятиконечную звезду, а Би украдкой облизывала бумажную обертку воскового мелка, пока она вся не размокла. Это был школьный мелок, граненый.
Мы с Би шли в школу по обсаженной деревьями улочке, вдоль которой по обеим сторонам жили на привязи злые собаки. Как-то раз одна мелкая сбежала, и пена свисала бородой с ее цепи.
Однажды утром Би нашла картонный ярлычок от чайного пакетика «Рэд Роуз» – этот чай с тонной сахара я пила дома по вечерам, если живот болел. «Смотри, роза!» — сказала она так, будто это был настоящий цветок. «Это мусор. Дай сюда», – ответила я. Я вдруг разозлилась.
Она посмотрела на меня недоумевающе, и я сменила тон: «Какая прелесть. Можно посмотреть?»
Тогда она отдала ярлычок мне. Я разорвала его напополам, а потом еще раз, Би хныкала. «Это мусор! Грязный мусор!» Удивительно, как я разозлилась. В тот момент я терпеть ее не могла, и сама не знала почему.
* * *
Один раз после обеда, когда некоторые уже вернулись в класс, какие-то вредные девчонки спрятали рюкзак Би в старом ящике для бумаг у дальней стены. Почему именно Би? Этот вопрос вертелся у меня в голове до конца дня.
На последнем занятии Би заявила, что не может найти рюкзак. Я опустила взгляд на парту. Сердце стучало. Учительница раздраженно вздохнула. «Кто-нибудь из вас знает, где он?» — спросила она. Смешок рвался из горла, как отрыжка. Я скрыла его, широко распахнув глаза и пожав плечами. Наверняка именно так я и поступила бы, если бы не знала, где рюкзак Би. Пожала плечами, подняла брови. Убедительно получилось? Подняла брови еще выше. Нужно, чтобы учительница увидела их от самой доски. Нужно, чтобы она увидела, как мало мне известно о том, что случилось с рюкзаком.
Учительница назвала мое имя. Так громко, что я навсегда запомню. Я смотрела на нее, она – на меня. Она понимала, что я не настолько смелая, чтобы признаться. «Мы с Би выйдем из класса, а когда вернемся, рюкзак должен висеть на крючке», – сказала она. Они вышли. На лице Би читалась скука.
Одна из девочек поднялась и рванула к шкафу, чтобы достать рюкзак. Отворила дверцу гардероба, повесила рюкзак и побежала обратно на место. Пошепталась со своими вредными и хитрыми подружками, но слов было не слышно. Несколько секунд мы сидели в ожидании. Я тяжело дышала. Потом учительница открыла дверь. Рюкзак висел на крючке так, словно всегда там был. Она медленно моргнула, затворила дверцу гардероба и больше ни слова об этом не сказала.
* * *
На заднем дворе у Би был облицованный плиткой бассейн, и она рассказывала, что ей разрешают спать в бассейне на надувном кресле. Я знала, что она врет, но не понимала, зачем ей врать о чем-то
