Ночь, сон, смерть и звезды - Джойс Кэрол Оутс
В свое время она поинтересовалась у соседей, не их ли это кот. Бросала в почтовые ящики листовки с неумело скопированной фотографией свирепого одноглазого дикаря. Дети постарше неодобрительно говорили: «Ежу понятно, что его бросили, выгнали. Кому нужен такой урод!»
Все это очень развлекало Хьюго Мартинеса. Он разражался неожиданно глубоким хриплым смехом. О том, что Мэкки раскровил ему руку, он уже забыл. Ни слова о возможном бешенстве или столбняке. Дикий характер кота, его размеры и даже один свирепый глаз – все, что отталкивало других, – похоже, впечатляли и забавляли гостя, а также возвышали хозяйку в его глазах.
Как она могла справляться с таким котищем? А даже если не могла, все равно нежно о нем заботилась.
Импульсивно Джессалин ему призналась, что ее старшие дети возненавидели Мэкки. Это так печально. Они постоянно требуют, чтобы она отвезла кота к ветеринару и усыпила.
Старшие дети. Кой черт дернул ее за язык!
А покойный муж! Зачем забегать вперед?
Хьюго небось представил себе сморщенных сгорбленных переростков вроде карликов на картинах испанских старых мастеров.
Но он ничего не сказал. Не задал никаких вопросов.
Наверное, у самого есть дети? Взрослые дети?
На вид Хьюго Мартинес ровесник Джессалин, если не старше. Его морщинистое, задубевшее, как старая кожа, лицо говорило о преклонном возрасте, но живость и размашистость движений выдавали в нем моложавого мужчину.
Она подумала: может, несмотря на взрывной смех и то, с каким аппетитом набрасывается на еду и вино, он тоже, как и она, доживает. Жизнь-маскарад.
Жизнь, потерявшая смысл. Но иногда случаются неожиданности, подобно прорехе в тенте…
Хьюго наклонился и с улыбкой потирал костяшками пальцев костлявую макушку Мэкки. Черная шерсть на голове не такая густая, и от бугристого черепа тебя пробирает дрожь. Джессалин никогда бы не отважилась вот так массировать его голову – может и за руку цапнуть. Но сейчас он вовсю мурлыкал, что было похоже на работу не совсем исправного двигателя.
Это так растрогало Хьюго, что он рискнул почесать коту подбородок в опасной близости от острых желтых зубов.
– Хорошая идея – свозить Мэкки к ветеринару, – сказал он в задумчивости. – Уличного кота, Джезлин, не мешает… – (тут он махнул рукой в направлении собственного паха и с удивительной беззаботностью изобразил пальцами работу ножниц), – если этого еще не сделали.
Джессалин прикусила нижнюю губу. Можно подумать, она не знает, что Мэкки уличный кот и что их полагается кастрировать.
Тема щекотливая, чтобы не сказать неприличная, но гостю это даже в голову не пришло, в отличие от Уайти, который бы (вот уж в чем она не сомневалась) по такому поводу нервно пошутил.
А то она не пыталась! После приставаний со стороны детей. Уж как Джессалин уговаривала Мэкки залезть в переноску, которую она купила в торговом центре, в магазине для домашних животных, но он отчаянно сопротивлялся и уворачивался так, словно его собираются убивать. Ей бы точно не поздоровилось, не надень она заранее садовые перчатки. (Джессалин утаила жутковатые подробности, как Мэкки описал всю кухню, прежде чем улизнуть из дому и двое суток не возвращаться.) Переноска оказалась меньше, чем ей казалось, с открывающимся верхом, чем и воспользовался обезумевший кот.
Хьюго Мартинес с серьезным видом сказал, что завтра все сделает.
– В каком смысле? – не поняла она.
– Помогу вам с котом.
– Поможете… с котом?
Джессалин огорошила легкость, с какой он это произнес. Как будто они старые друзья и он вправе распоряжаться в этом доме.
А Хьюго развил свою мысль:
– Поскольку кота надо кастрировать, давно пора, ради вас и ради него самого, я вам с этим помогу.
– Ну что вы…
Хьюго с довольным видом плеснул себе еще вина. Раны на руке, к которым он прикладывал носовой платок, больше не кровоточили.
– Без проблем, дорогая. Завтра я к вам заеду. Как-нибудь выкрою время в первой половине дня. Ждите меня около полудня.
Завтра! Он уже спланировал очередной визит!
Джессалин вдруг ощутила страшную усталость. Она поступила неразумно, все-таки хлебнув вина, и вот он, эффект: глаза сами закрываются.
Она попыталась протестовать: мол, Мэкки ей не принадлежит и она не может распоряжаться его телом. Ей не удалось найти владельца, но он наверняка есть, и она не вправе…
– Его и зовут-то не Мэкки.
Хьюго поглядел на нее так, будто она выдала остроту.
– Он вольная душа, – попыталась она объяснить. – Хотя Мэкки нашел здесь приют, он не моя собственность.
Джессалин тщательно подбирала слова, но речь ее звучала не слишком внятно, словно сквозь толщу воды. Или вина?
В любом случае Хьюго не согласился с ее аргументами. Кот пришел, чтобы от нее зависеть. Теперь он под ее опекой. Ей следует знать, что у диких животных жизнь гораздо короче, чем у домашних. Мэкки, этот «здоровый сукин сын», нуждается в помощи, чтобы его жизнь продлилась…
– Как и все мы, – подчеркнул Хьюго.
Джессалин охватило странное чувство. Больше всего ей сейчас хотелось, чтобы этот незнакомец покинул ее дом. Впустив его, она совершила ошибку.
Ах, что она натворила! Ее охватил стыд, пришло прозрение.
Подобное часто случалось в ее новой жизни. Накатила такая волна раскаяния, что она с трудом могла дышать.
О боже! Зачем я еще живу?
Остается лишь дышать через соломинку. Если надо жить дальше.
Хьюго Мартинес смотрел на нее с какой-то лукавой улыбкой. Его рот, спрятанный под усами, кажется куда интимнее, чем если бы у него не было усов, подумала она.
Он произносил какие-то хвалы – кому? Коту, его «свободному духу». И при этом настаивал, что его необходимо кастрировать. Кажется, он перешел на стихи. Сначала по-испански, а затем по-английски. Лока? Лорка?
Она вдруг вспомнила, что он не только фотограф, но и поэт. Вот только поэту она доверяла еще меньше, чем фотографу.
За все время Хьюго Мартинес ни словом не обмолвился о своем прошлом. О личной жизни. Он женат? Или был женат? (Наверняка. Одного взгляда на него достаточно, чтобы понять: у этого мужчины были «отношения» с женщинами… с девушками… лет с двенадцати. Характерный тип.) Он избегал говорить о себе. Она потом вспомнила, как он похвастался: «я скрытный»… словно предупреждал, что не намерен перед ней «открывать душу», «быть честным»… мол, я не такой.
Он почти в одиночку уговорил бутылку португальского вина, съел почти весь итальянский сыр и оставил зарубки в хумусе, куда макал крекеры. На столе и на полу он оставлял крошки, и Мэкки жадно слизывал их розовым языком, вызывая у Джессалин улыбку.
Пора уже гостю и честь знать. Он почувствовал ее смену настроения.
Или понял, что вдова быстро устает. Эта шхуна легко теряется в море. Паруса намокают и обвисают.
Хьюго аккуратно сложил выпачканный
