Беглец пересекает свой след - Аксель Сандемусе
ОЛАВ ТВИЛЛИНГСПРОЙТ
Сейчас я расскажу вам кое-что, что многое говорит о моем отце. Миккель Ревехале и его сын Олав Твиллингспройт, конечно, не были известны именно под этими именами в церковном реестре (Миккель Ревехале, Майкл Фокстейл. Олав Твиллингспройт, Олаф Даблсквирт.(прим. автора)). Но в Дании, за пределами церковного реестра, народ сохранил свое чутье на народные прозвища в том же виде, что и во времена викингов, и некоторые из них действительно выразительны.
Олав! Став взрослым мужчиной, он заполонил Янте своими своими внебрачными детьми.
Сейчас он живет в Британской Колумбии. Приятный парень. Он самый симпатичный мужчина из всех, кого я знал, и некоторое время некоторое время был моим самым близким другом. Он был сильным и энергичным. Он стал рыбаком. Но в любовном плане он был идиотом, полным и неиспорченным. Он плакал, как будто как будто его били плетью, всякий раз, когда он оказывался в пределах досягаемости женщины. Ну же, хотя бы раз! Нет, он был как персонаж из сказки. Однажды скульптор попросил его позировать для него, но Олав отказался. Позже он признался мне, что он никому не позволял возиться с ним. Я не могу себе представить какое впечатление произвело на него искусство скульптуры!
Олав Твиллингспройт жил со своими родителями в нашем ближайшем окружении. Его отец, Миккель Ревехале, ничем не зарабатывал на жизнь, а два его сына, Олав и Хенрик, содержали семью. Их мать была колдуньей и обладала дурным глазом. Однако, она мне нравилась, так как всегда была добра ко мне и одобряла мою дружбу с Олавом.
Когда Миккель Ревехале умер и Олав стал кормильцем семьи, он запретил своей матери продолжать гадательную деятельность, отказался от дальнейшей приходской помощи и обеспечил регулярное питание. До этого семья питалась хлебом и маргарином. Это был хороший поступок с его стороны; ему было всего пятнадцать лет, но он жаждал власти и добился ее. Его старший брат, Хенрик, подчинился его воле, как и его мать, и все младшие дети тоже. Он много работал и поставил семью на ноги. Когда он зашел так далеко, что начал платить налоги, нашлись те, кто начали возмущаться: «Этот Миккель Ревехале, он, должно быть. наверняка оставил им целое состояние! Разве не должен приходской фонд помощи вернуть часть своих денег?»
«Нет, ни пенни», — бросил в ответ пятнадцатилетний мальчик. «Ты можешь сходить на могилу Миккеля Ревехале и выставить ему этот счет!»
Холодная сдержанность Олава в его роли кормильца семьи и его возбуждающая эротическая натура казались мне непоследовательными в их отношениях друг с другом. Он впадал в приступ почти кошачьей страсти просто в присутствии женщины, независимо от того, кем или чем она была; он скулил и терпел до тех пор, пока она либо сдавалась, либо убегала от его мольбы. У него никогда не было ни одного осуждающего слова в адрес ни одной женщины в Янте.
Людвиг Ольсен был еще одним из моих друзей, но он не интересовался Олавом. Теперь я понимаю, что Олав был недостаточно утонченным, чтобы заинтересовать его.
Людвиг был аристократом и туберкулезником, и его душу глубоко ранили рассказы Олава, со слезами на глазах и дрожащим от волнения голосом, о том как весело он провел время с Каролиной или какой-нибудь другой девицей. Людвиг был был помолвлен и в откровенных разговорах хвастался своей привязанностью. Однажды мы с Олавом обсуждали женские ноги и в ходе нашего разговора случайно упомянули которые принадлежат возлюбленной Людвига. Вам надо было просто видеть Людвига в этот момент! Во-первых, он ничего не знал об этих ногах. А во-вторых, есть вещи, которые джентльмены никогда не обсуждают, когда речь идет об определенных людях… Нет, Людвиг был действительно отвратителен, в то время как Олав был абсолютно не таким.
На протяжении многих лет я часто задавался вопросом, откуда у Олафа такое глубокое почтение к моему отцу. Сейчас мне кажется, что это было что-то сродни любви. Он мог остановиться на улице и с горящими глазами смотреть вслед моему отцу. И часто он мог сделать какое-нибудь маленькое замечание, например: «Боже, какой у тебя шикарный отец!» Действительно, между ними было определенное сходство. Мой отец ходил на работу и с работы более пунктуально, чем часы, он никогда ничем не пренебрегал, и даже после тяжелого дня он выполнял по вечерам после ужина кое-какую работу за свой счет. С другой стороны, Миккель Ревехале ни разу не работал.
Кроме того, в этой связи, отец рассказал мне кое-что незадолго до своей смерти: однажды рано утром он собирался на работу. По улице шли Миккель Ревехале и двое его сыновей в процессии, знакомой всем в Янте. Сначала шел сам Миккель Ревехале с длинной трубкой во рту и руками в карманах брюк. За ним шли мальчики, восьми и десяти лет соответственно, тяжело нагруженные рыболовными снастями. Было холодно, и Миккель шел длинными шагами, чтобы согреться, а мальчикам было трудно за ним угнаться. Он пришел в ярость, развернулся и от души отхлестал каждого из них. «А теперь, черт вас побери, шагом марш!»
Именно тогда отец начал действовать! «Это вы заслуживаете порки от этих ваших маленьких кормильцев», — сказал он. «Но они еще не справляются с этой работой — так что предоставьте это мне, чтобы я дал вам почувствовать, что вас ждет!»
И с этим словами он как следует врезал Миккелю Ревехале…
Ничто не могло шокировать меня больше. Неужели мой отец сделал такое? Затем, видя мое изумление, он самозабвенно добавил: «Но, конечно, на улице больше никого не было. К счастью никто не видел этого».
Так вот почему Олав так любил моего отца! Значит, именно отец объяснил ему, кто на самом деле является кормильцем семьи! После этого Олав стал брать пример с Вильгельма Арнакке.
В этом и заключалась тайна его ненависти к отцу, в том, что, несмотря на кровные узы, существовавшие между ними, он выступил против собственного отца. Для Миккеля Ревехале было счастьем, что он умер вовремя, потому что в противном случае он наверняка закончил бы свою жизнь в образе старика, вынужденного ходить со снастями за спиной, когда
