Черешни растут только парами - Магдалена Виткевич
6
Пани Стефания умерла слишком быстро. Это случилось в одно декабрьское утро. Точнее, сразу после Рождества. Она настояла на том, чтобы пойти на всенощную.
– Почему ты мне не разрешаешь? – спросила она. – Почем тебе знать, может, это моя последняя всенощная? Тебе что, жалко?
– Пани Стефания, на дворе мороз; вон – на термометр взгляните. А вы хотите на всенощную отправиться!
Пани Стефания провела рождественский вечер в моей семье, и я только что проводила ее домой.
– Не хочешь – не иди. – Она пожала плечами. – Я к вере никого насильно не призываю.
– Да при чем здесь вера, когда на дворе такой мороз!
– Ладно, ты права. Вера ни при чем, просто я хочу попеть колядки.
– Колядки мы можем попеть и здесь. – Я села за пианино и заиграла «Тихую ночь».
– Дорогая ты моя, «Тихая ночь» – прекрасная песня, но мне хочется, чтобы рядом со мной какой-нибудь бас во всю мощь гремел «Прибежали в Вифлеем пастухи» [4].
Я рассмеялась.
– Ну, пани Стефча, аргумент так аргумент – такой ничем не перешибешь…
Я вытащила из шкафа теплый свитер, велела ей надеть (несмотря на то, что она противилась) термобелье под юбку, и мы пошли в костел. Шел снег и было очень холодно. У пани Стефании на морозе раскраснелись щеки, она, как всегда, улыбалась, хотя трудно было это увидеть – так сильно она была замотана толстым шарфом, который я подарила ей на Рождество.
– А тебе, дитя, не холодно? – спросила она.
– Нет, все в порядке. Вы всегда заботитесь о других. Может, пришло время и о себе немножко позаботиться?
– Наверное, ты права. Уже в ближайшее время, – улыбнулась она загадочно.
– Пани Стефча, что вы задумали?
– Может, мне вернуться к своему старью? – задумчиво произнесла она. – Думаю, каждому под старость лет хочется вернуться к своим корням.
– В смысле? – встревожилась я.
– То есть поехать в Руду, – спокойно сказала она.
– Пани Стефча! Как это в Руду?!
– Дом уже отремонтирован. Ну, пусть не совсем. Но санузел уже готов, а это самое главное.
– Пани Стефания! Вы же… Вы не можете поехать! В последнее время вы не очень хорошо себя чувствовали!
– Дорогая моя. Мне уже столько лет, что лучше точно не станет, – улыбнулась она. – А там ты всегда будешь моей гостьей. Что касается моей квартиры, то, в конце концов, кому я ее отдам, как не тебе? Ведь ты для меня самый главный человек. Я уже говорила с нотариусом – все улажено.
Мне не понравились ее слова. С одной стороны, я чувствовала в ее голосе надежду на лучшее завтра, а с другой – видела, как она защищает себя от будущих неопределенностей. Пани Стефания хотела быть готовой к Тому Дню, когда Ангел Смерти осенит ее своими крылами. Вот только я совершенно не была к этому готова.
Я помню довольное выражение ее лица, когда стоявший рядом с ней бородатый молодой человек прогремел: «Прибежали в Вифлеем пастухи…»
Когда мы возвращались, она взяла меня под руку.
– Вот теперь я довольна, – сказала она.
– Пением?
– Да, этот молодой человек прекрасно спел. – Она улыбнулась. – Ради таких моментов стоит жить. Может, переночуешь у меня, дорогая? Зачем тебе возвращаться ночью домой?
– Нет, пани Стефания. Завтра утром у нас гости, послезавтра я встречаюсь с Мареком.
– А разве не завтра ты встречаешься с ним?
– Нет, завтра он едет к родителям.
– А разве вы не вместе едете? – ее удивлению не было предела.
– Нет, – коротко сказала я.
– Люблю тебя, дитя мое, – только и сказала она. – Возвращайся с Богом, береги себя.
Я проводила ее до самой двери и побежала домой в эту звездную зимнюю ночь.
* * *
На следующий день я позвонила ей. Она сказала, что чувствует себя, может быть, и не так плохо, но предпочтет остаться в постели.
– Может, что-то нужно?
– Дорогая, у меня всё есть. Ты мне столько всего принесла – кто все это будет есть?
– Пожалуйста, ни в чем себя не стесняйте, кушайте. Послезавтра приду и проверю, что осталось, а в случае чего помогу, – рассмеялась я.
Когда я появилась в доме-волне на второй день Рождества, пани Стефания все еще чувствовала недомогание – жаловалась на боль в суставах. Я была уверена, что она подхватила грипп или простыла во время нашей рождественской прогулки. Я злилась, что дала себя уговорить.
– Я вызову врача, – сказала я. – А лучше попрошу маму, она вас осмотрит.
– Да будет тебе, не утруждай себя и маму не дергай. Мне просто нужно отлежаться.
* * *
Мама осмотрела ее слишком поздно. По крайней мере, так я думала сначала – и до конца не могла простить себе, что не настояла на осмотре раньше. Я думала, что пани Стефания непотопляема. Это я всегда прибегала плакаться ей в жилетку, а она всегда была крепкой, как скала, стойкой.
Всегда. Но не на этот раз.
Я помню серьезное лицо моей мамы и диагноз. Диагноз, который я сначала не поняла. Должно быть, это было давнее заболевание, а наша вечерняя прогулка в канун Рождества усугубила это состояние. Я долго думала, что да. Ведь это было в моих силах – поддержать ее, защитить. Если бы только знать раньше.
Пани Стефанию отвезли в больницу. Я часто спрашивала себя, правильно ли мы поступили. Может быть, умирая дома, она была бы более счастлива? Она умерла на больничной койке, под утро. Я ждала ее у нее в доме. Когда на рассвете зазвонил телефон, я уже знала, что не дождусь ее здесь, что никогда больше она не скажет мне: «Люблю тебя, детка», никогда не увижу эти невероятной синевы глаза, смеющиеся за золотой оправой очков, никогда не услышу от нее: «Ты справишься, дорогая, у тебя все получится».
Я не хотела поднимать трубку.
Я не хотела получать подтверждение неприятной мне истины.
Я предпочитала оставаться в неведении и мечтать, что она позвонит и я услышу ее голос: «Малыш, купи еще этот золотистый крученый шелк, у меня он только что закончился, и еще какое-нибудь хорошенькое пирожнице, а то так замоталась, что ничего не успела испечь».
Увы. Звонила мама и бесстрастным голосом сообщила мне, что пани Стефании не стало.
У меня не было сил плакать.
Я чувствовала, как мир внезапно остановился, а я как будто вообще потеряла способность двигаться. Через какое-то время я начала механически, как робот, выполнять все, что положено. Если бы кто-нибудь спросил меня про дни с момента ее смерти до похорон, я не смогла
