Симпатия - Родриго Бланко Кальдерон
На этот раз Надин проспала всего час и проснулась полная той редкой энергии, которую можно истратить только за книгой в тысячу страниц. Она пролистала толстый белый том, но смотрела не на печатный текст, а на рукописные пометки, рисуночки на полях и линии, подчеркивающие какой-нибудь абзац. Уголки некоторых страниц были загнуты, но, видимо, не для запоминания, а просто ради удовольствия сделать из них «собачьи уши».
— Посмотри, какая красота. — Надин пришла с сочинениями Элизабет фон Арним на балкон к Улисесу.
— Да, ничего, — ответил Улисес, который всегда после этих пещерных марафонов трения посматривал на Надин с некоторой боязнью.
— Ты не понимаешь. По-английски, когда кто-то загибает уголки страниц, это называется dog ears. Вот Альтаграсия и загибала «собачьи уши». Еще и рисовала на них. Закачаешься, скажи?
Откуда этот акцент? Хотя, в конце концов, она четыре года прожила в Буэнос-Айресе. И все-таки раздражает. Не акцент сам по себе, а тембр голоса.
— Откуда тебе знать, что это Альтаграсия?
— Ну не Мартин же тут цветочки рисовал. Почерк напоминает мне мамин. К тому же Мартин рассказывал, что сеньора Альтаграсия была переводчицей.
— Что она переводила?
— Всякие протоколы, документы там. С английского. — Надин поцеловала его и ушла обратно в комнату читать.
Улисес представил, как Мартин рассказывает Надин про Альтаграсию. Сильный, но уже подрагивающий голос, бог знает какие истории и почти невыносимый свет великолепных глаз, заставляющих собеседника смотреть искоса. И слушать тоже искоса.
«Вот еще одна часть наследства генерала Айялы, — подумал Улисес. — Каждому — отдельная тайна».
Он вздремнул в гамаке у балкона. Потом принял душ, прошел в спальню и начал одеваться. Надин сидела в его футболке и читала.
— Как тебе книга?
Надин положила ее на грудь.
— Потрясающе. Я читаю первый роман, «Элизабет и ее немецкий сад».
— Прикольно. Расскажешь.
— А ты куда?
— Мне нужно поговорить с Сеговией.
— Не поздно?
— Поздновато, но пора уже решить что-то с садом. — Тогда эта книга тебе поможет.
Улисес зашнуровал ботинки, пошел в ванную, взял щетку, выдавил пасту. Встал в дверях со щеткой в зубах.
— Это ее первая книга, самая успешная и самая скандальная. Написана от имени Элизабет, без фамилии. История женщины, которая хотела только одного: чтобы ей дали спокойно находиться в саду.
Улисес сплюнул в раковину и спросил:
— И все?
— Там есть всякие странности. Ну то есть странности для того времени. Мужа она в книге зовет Разгневанный. А дочерей — по месяцам, когда они родились: Мартовская детка, Апрельская детка, Июньская детка.
— Не то чтобы образцовая мать, — заметил Улисес, выходя из ванной.
— Точнее, не идиотка. Книгу она написала, чтобы расплатиться с долгами мужа. За год продали двадцать тиражей.
— А что там еще интересного?
— Я только начала, но, мне кажется, будет какая-то тайна. Связанная с садом.
— Получается, это мистический роман?
— Я даже не уверена, что это роман. Скорее, дневник. Дневник женщины, которая, если бы могла, осталась с одной дочерью, любой из трех, и собакой вдали от всех, в саду.
— Звучит скучновато.
— Да. Она во всех подробностях описывает свою повседневную жизнь. Какие цветочки сажает, как глупо спорит с садовником, какие семена хорошо всходят, а какие плохо. Как ее тяготит светская жизнь. Я чуть не бросила, но потом поняла: этого-то Элизабет и надо — чтобы ты заскучал, закрыл книгу и она осталась одна в своем саду.
Улисес подумал о тесте. О его странных отношениях с женой, Альтаграсией. О саде. И о Надин. «Я знаю, у тебя тоже есть своя Клаудия Кардинале», — сказал Мартин. Надин, Мартин, один — Улисес словно распределил эти слова по вершинам треугольника.
Надин отложила книгу. Сняла трусы и начала себя поглаживать.
— Иди ко мне, — сказала она.
12
Улисес попросил Сеговию пройтись с ним по саду и рассказать, что он думает про расстановку вольеров.
— Представляете, Мартин никаких указаний не оставил, — пожаловался он.
— Это сад сеньоры Альтаграсии. Она тут и газон посеяла, и цветы посадила, — только и ответил Сеговия.
В эту минуту Улисес впервые по-настоящему увидел его. До сих пор солидный и сдержанный старик был всего лишь учтивой тенью.
— Простите, Сеговия, сколько вам лет?
Сеговия скрипуче рассмеялся.
«Так, наверное, деревья смеются», — подумал Улисес.
— Восемьдесят девять, сеньор Улисес, — ответил Сеговия и одернул рукав рубашки, чтобы прикрыть браслет, походивший на четки.
— Невероятно. Вы же старше Мартина!
— Да. Но я младший из двух братьев. Франсиско, моему старшему, больше ста.
— Вы шутите, Сеговия. Это невозможно. Почему же вы до сих пор работаете?
— Я, если перестану работать, помру сразу же. И брат мой так же.
— Это которому сто лет? А он где работает?
— Пако охраняет отель «Гумбольдт».
Улисес поднял голову. Окинул взглядом гору Авила в поисках силуэта отеля, стоявшего, словно готовая к старту ракета, на голой вершине.
— И давно он там работает?
— Как отель построили при Пересе Хименесе, так и работает.
— Не может такого быть, Сеговия. Вы, должно быть, заключили сделку с дьяволом.
— Или против дьявола.
— Значит, это ваш брат прислал венок на похороны Мартина.
— Да, сеньор. Они познакомились во времена собачьих питомников, там же, на горе.
— В отеле?
— Недалеко. Ближе к Галипану.
— Я не знал, что там собак разводят.
— Уже не разводят. Это у президента Чавеса идея случилась. Хотел разводить там собак породы мукучиес. Таких, как Невадо, знаете? Пес Освободителя. Но
