Симпатия - Родриго Бланко Кальдерон
— Генерал тебя очень любил. Говорил, ты ему как сын, которого у него никогда не было, — сказал Хесус.
— Так прямо и говорил? Ну, в общем, справедливо. Он мне тоже был как отец, которого у меня никогда не было. Хотя на самом деле — тесть. У него сын и дочь. Паулина, моя бывшая жена, грозится оспорить завещание. Они хотят получить дом.
Хесус вытаращил глаза:
— Что значит — оспорить?
— Да ничего особо не значит. Они задумали представить дело так, будто у Мартина было старческое слабоумие и потому завещание не имеет силы.
— Но это же неправда, — возмутилась Мариела.
— Конечно, неправда. Я рассказываю, просто чтобы вы были в курсе ситуации. Очень важно, чтобы между нами с самого начала не осталось недомолвок. Понятно?
Оба кивнули.
Откуда у него взялся этот командный тон? Видимо, ощущение катастрофы, разлитое в воздухе, придавало энергии. А может, это письмо Мартина так на него повлияло.
Дорогой Улисито!
Апокалипсис близится. К сожалению, я его уже не застану. Это тебе предстоит выстроить ковчег, посадить туда жену и зверей, а потом сорок дней ждать. Apres le deluge[2] ищи голубку с оливковой веточкой. А как только веточка окажется у вас в руках — бегите. Тут нет никакой тайны. Ковчег — это дом. Стратегическая точка, куда нужно будет его поместить, — вершина той горы, на которую ты обратил внимание в первый день. Как затащить дом размера «Аргонавтов» на вершину горы? Яи сам задаюсь таким вопросом, когда мне улитка в голову втемяшится. И тогда я кричу: «Месопотамия! Тигр! Евфрат!» — и все во мне разочаровываются. Но сам я вдвойне разочарован. Поверь мне. Только сирота способен понять слово «безумец». Береги себя, парень.
Любящий тебя
Мартин
Надин осталась играть с собаками. Пока Улисес, Хесус и Мариела бродили по лабиринту слишком больших и безобразных комнат, до них долетал ее смех и собачий лай.
Спустились в подвальное помещение, где обнаружили три стиральные машины, две сушилки, два корыта и несколько столов для глажки. Сквозь окна проникал дневной свет, все вместе походило на прачечную в военной части. За белой решеткой второй двери виднелся сад. Улисес нашел связку ключей, висевшую на гвозде. Перепробовал множество, пока один не подошел к решетке. Они от крыли дверь и оказались в укромном уголке сада.
— Собачье кладбище, — сказала Мариела.
— Вы тут утке бывали? — спросил Улисес.
— Нет. Но генерал упоминал его в письме.
Они молча обошли могилы четырех собак. Потом отперли низкую калитку в кустах и попали в основную часть сада. Надин при виде их удивилась, а собаки бросились навстречу.
«Надин, Мартин, один», — подумал Улисес.
Хесус с Мариелой занялись собаками, а Надин с Улисесом сели за тот столик, за которым прежде обсуждалось создание фонда.
— Мне нужно прочесть письмо, которое генерал оставил им. Не знаю, как бы так попросить, чтобы не вызвать подозрений, — сказал Улисес.
— А если просто прямо сказать? И свое письмо им покажи.
— Не могу. Если это письмо каким-то путем попадет в лапы Паулины, все пропало. У нее тогда будет доказательство, что отец был невменяемый, когда составлял завещание.
— Но ты-то знаешь, что это не так.
— Я-то знаю. Но этого мало. Старик знал, с какой стороны зайдут его детки, и хотел меня предупредить.
— Ждал от них чего-то подобного, значит.
— От Паулины — точно. Адвокат сказал, она уже роет землю, чтобы аннулировать завещание. Про брата ничего не говорил.
— Говорила я, не нравится мне эта семья.
— У тебя тоже такие братья и сестры?
— Одна сестра — святая. Один брат — идиот. А старшие, брюнеты, — психопаты.
— А родители?
— Эти вообще были больные, измывались над нами. Но убивать их было лишним.
— Их убили?
— Да.
— Кто? Брюнеты?
— Да.
— Братья Менендесы?[3]
— Бинго! Ты заслужил королевский минет, когда домой приедем.
Надин отказывалась говорить о своей семье.
Улисес пытался выяснить хоть что-то, но она кормила его выдумками. Пересказывала подробности разных громких преступлений, но за этими фантазиями проглядывали осколки чудовищной истины.
Подошли Хесус с Мариелой. Они заперли внутреннюю калитку и сели за столик. Сеньор Сеговия принес кофе, апельсиновый сок и всегдашнее печенье.
— Откуда это? — спросила Мариела.
— Распоряжение сверху, — ответил Сеговия и указал на небо.
— Не сомневаюсь. Звонок от генерала был настоящим чудом, — заметил Хесус.
— Мы уже совсем собрались уезжать, — сказала Мариела.
— А куда? — спросила Надин.
— В Лиму. Я перуанка. Мы сюда переехали, когда мне было пять лет. Родители уже вернулись в Перу.
— Говорят, в восьмидесятые инфляция в Перу была почище, чем здесь у нас сейчас. Не врут? — спросил Улисес.
— Нет. Человек заходил в ресторан, а к тому моменту, как просил счет, цены уже успевали вырасти.
— Когда я узнал про этого несчастного песеля, которому прострелили голову, сразу вспомнил «Сендеро луминосо»[4], — сказал Улисес.
— Почему? — удивилась Надин.
— Про них говорили, будто они, чтобы объявить о своем прибытии в какое-нибудь село, вешали собак на столбах.
— Какой ужас! Это правда?
— Да, — подтвердила Мариела.
— Надеюсь, мы до такого не доживем, — сказал Улисес.
— Не знаю, — покачала головой Мариела. — Они были террористами. И тогда шла война. И сендеристы, и военные творили всякую дичь. Неизвестно, кто хуже. А здесь вроде тоже чувствуется война, но ее не видно. И здесь люди сами губят своих собак. Выбрасывают на улицу — это страшнее, чем вешать на столбах. Выбрасывают в знак того, что уезжают из этого ада.
11
Генерал Айяла оставил четкие указания, какие помещения отвести под клинику, под склад корма, под архив, администрацию и бухгалтерию, где хранить чистящие средства, а где медицинские материалы, какую комнату он оставляет Хесусу с Мариелой под спальню и прочие подробности. Места в «Аргонавтах» с лихвой хватало для всего. Но вот относительно сада генерал не обмолвился ни словом. Где ставить вольеры для собак — в доме или в саду? Если в саду, нужно строить навесы. По всему участку или нет? Если по всему, то куда девать Сонни, Фредо и Майкла?
— Что-то тут не клеится. Как Мартин мог забыть именно про сад? Может, он и вправду под конец немного тронулся умом. В последний месяц я его почти не видел. Спрошу, пожалуй, у Сеговии.
Надин отложила толстую белую книгу и устало посмотрела на Улисеса:
— Ну-ка сними с меня трусы.
Улисес знал, что сейчас начнется. Надин станет просить, точнее, приказывать, чтобы он ее обнюхивал и вылизывал. Он делал, что велели, и вскоре увлекался.
