Давай никому не скажем
И тут произошло ужасное: в животе снова заурчало, и звук показался мне настолько громким, что наверняка он услышал. Как неудобно, просто сквозь землю провалиться!
— Если честно, я жутко голодный, — произнес Ян, и я ощутила, что покраснела как переспелый помидор. Он точно услышал! — Я сейчас, одну секунду, ок?
Не дожидаясь ответа, он проворно поднялся и, засунув руки в карманы куртки, игнорируя ливень, неторопливо перешел дорогу, скрывшись за дверью магазина.
Стало неудобно, стыдно до ужаса! Хотя что здесь такого? Он всего лишь мой студент. Но почему-то рядом с ним у меня полностью атрофировалось ощущение того, что передо мной парень, прилично моложе. Его внешность, повадки, уверенность, то, как непринужденно он себя держит, его взгляды, все это присуще не мальчику — мужчине. Невозможно в восемнадцать лет быть настолько...
«Манящим. Он тебе понравился», — шепнул внутренний голос, и меня передернуло от собственных размышлений. Я даже обернулась, как будто опасаясь, что кто-то невидимый мог подслушать мои мысли.
Да что с тобой, Иванникова, похоже местный воздух совсем затуманил разум, раз в голову лезут подобные вещи. Да, он красивый, высокий, статный парень, но это не отменяет того, что он твой студент, никогда, никогда этого не забывай!
Дверь магазина открылась, и на пороге появился Набиев. Не глядя по сторонам, уверенным шагом направился обратно к остановке. Сердце вновь забилось чаще, и я пожалела, что не воспользовалась его отсутствием и не поправила макияж.
Я пыталась вспомнить свои чувства, когда вижу Тимура, возродить их, и поняла, что ничего, кроме толики небольшого раздражения и лишь совсем невесомой симпатии, к нему не испытывала. С самого первого дня нашей встречи. Никаких потных ладошек, трепета и бешеного биения сердца. Глядя же сейчас на приближающуюся фигуру Набиева, я осознала, что испытываю просто бурю разнообразных эмоций.
— Теория о пузырях рассыпалась в хлам, ливень и не думает заканчиваться. Извините, Яна Альбертовна, метеоролог из меня говно, — обнажив ряд белоснежных зубов, Набиев поставил на лавочку литровую бутылку кока-колы. Приземлившись рядом, оперся спиной о стену, скрестив длинные ноги в заляпанных грязью белых кроссовках.
Достав из кармана два батончика сникерс, один сунул мне в руки, а второй распечатал и махом съел сразу половину.
Было немного неловко принимать от него угощение, но голод взял свое: нетерпеливо разорвала упаковку, вгрызлась в батончик, и он показался мне самым вкусным шоколадом, что я ела в своей жизни.
Дождь лил и лил, что есть сил барабаня по козырьку, я кусала вкуснейший сникерс, держа его ледяными руками, и чувствовала себя при этом невероятно счастливой. Все проблемы ушли на второй план: мать, Николаша, директриса, безденежье, Толик... Были лишь я, Набиев и мягкая нуга с арахисом и карамелью.
Протестующе пшикнула крышка бутылки, выпуская из горлышка колючие ароматные пузырьки. Сделав несколько больших глотков, Ян, не глядя, протянул мне початую колу, доставая другой рукой из кармана пачку сигарет.
Взяла бутылку и сделала несколько жадных глотков. Рядом с ним я ощущала себя девчонкой, беззаботной школьницей. Захотелось скинуть неудобные туфли, обуть кеды и бегать по лужам, игнорируя дождь.
— Спасибо, — смущенно поблагодарила я, выкидывая смятый фантик в урну. Промазала: тот отскочил от края и плюхнулся в лужу.
— Не за что. Это вам моя взятка заранее. За отвратительное поведение на занятиях.
— Это предупреждение?
— Это угроза, — поймав мой растерянный взгляд, добавил: — Шутка. Но, как вы уже, наверное, поняли, я не самый прилежный ученик, так что в каждой шутке...
— Ты, конечно, студент не идеальный, но до того же Круглова тебе далеко.
— У Круглова отец с прибабахом, за каждую двойку еще со школы лупит армейским ремнем, кошмарит не по-детски. Бывший военный, контуженный в Чечне и отправленный на пенсию раньше времени по состоянию здоровья. Когда кажется, что твоя жизнь с предками не сахар, я всегда вспоминаю толстого.
— Уж твоя ли не сахар? — усмехнулась, искоса разглядывая его профиль. — По-моему, твоя жизнь как раз-таки удалась более чем.
— В каждой избушке свои погремушки, Яна Альбертовна, — смело парировал он. — И пусть отец меня не бьет, но мозг имеет регулярно. С наслаждением и во всех доступных позах.
Ощутила, как краска горячей волной снова прилила к щекам.
— Уже без четверти шесть, не хотелось бы опоздать в первый же день, — торопливо поднялась с лавочки и достала из сумки коричневый зонт. Нажав тронутую ржавчиной кнопку-автомат, явила миру кривой купол с двумя сломанными спицами.
— Давайте сюда, — Ян по-хозяйски забрал у меня зонт и, ловко перешагнув лужу, нетерпеливо поманил рукой. — Ну и? Чего стоим?
Я немного растерялась, но все-таки шагнула навстречу и, прильнув ближе к прохладной коже его куртки, ощутила мощные толчки выпрыгивающего из груди сердца.
Наклонив надо мной зонт, оставив над своей головой лишь его краешек, Набиев уверенно двинулся к коттеджам.
Слегка не поспевая за его размашистым шагом, семенила рядом, не обращая внимания на промокшие ноги и озябшие ладони. Дождь хлестал по лужам неудержимым потоком; временами порывистый ветер забрасывал в лицо ледяные капли, заставляя вздрагивать и неожиданно для самой себя вскрикивать.
