Злые духи - Евдокия Аполлоновна Нагродская
Номер гостиницы казался слишком тесен, и раскрой Дора пятый, еще не раскрытый сундук – этот поток выльется в коридор, на лестницу, смоет внизу швейцара, шоссеров и победоносно выльется на Михайловскую площадь.
– Ах, надо же это прибрать! – воскликнула Дора с таким отчаянием, что Ремин расхохотался.
– Бедняжка! Уйдя сегодня в час дня, я в шесть часов застаю тебя за этой же работой!
– Совсем нет. Я сама недавно вернулась. Я сделала несколько визитов. Я была у m-me Стронич и… и у Трапезоновых, – ответила Дора, искоса взглянув на Ремина.
Его брови нахмурились.
– Почему ты недоволен? – резко спросила она.
– Потому что мне не нравится г-жа Стронич, а впрочем, это твое дело.
– А то, что я была у Варвары? – спросила она, прямо смотря ему в глаза.
– Против Варвары Анисимовны я ничего не имею – она хорошая девушка.
Сказав это, Ремин задумался и нахмурился.
Он рассердился на чувство какой-то тревоги от мысли, что вот он опять здесь, близко, в одном городе, и каждую минуту может увидеть это спокойное лицо, длинные глаза и сильные, красивые руки, медленно втыкающие и выдергивающие иголку, эту склоненную голову с ровным пробором в русых волосах.
Ему не хотелось видеть ее – он словно боялся этой встречи.
О чем бы он заговорил с ней? Может быть, теперь она бы что-нибудь сказала ему?
Он тряхнул головой, чтобы отогнать от себя этот образ.
Почему мысль о Варе делала его каким-то неподвижным, тяжелым, останавливала другие его мысли.
Он вспоминал то время, когда он любил ее… да нет, он ее не любил, но как заколдованный ходил везде за нею. Тогда это странное состояние апатии не покидало его, и он мог целыми часами сидеть не двигаясь – почти без мысли в голове.
Когда он уехал и запретил себе думать о ней, жизнь снова вернулась к нему – и жизнь, и желание деятельности, охота к работе, и эта счастливая любовь, радостная любовь к этой милой, маленькой Дорочке…
Он обернулся к ней, чтобы поцеловать, приласкать ее.
Дора сидела, вертя в руках какую-то ленту. Лицо у нее было какое-то странное – губы закушены.
Она не ответила на его поцелуй и даже сделала движение отстраниться.
– Что с тобой? – спросил он удивленно.
– Ты еще не забыл твою Варвару! – вдруг бросила Дора ленту на стол. – Ты еще думаешь о ней! Почему ты меня уверял, что не был в нее влюблен?
– Полно, Дора, я тебе говорил правду – я тебя люблю, – и вот сейчас, сию минуту только что подумал, как я люблю мою милую Дорочку, – сказал Ремин, обнимая поднявшуюся с кресла Дору. – Поверь, что только в атмосфере любви к тебе у меня явились бодрость, желание жить и работать.
– Алеша, – тихонько сказала Дора, прижимаясь к нему и пристально, умоляюще смотря на него снизу вверх, – Алеша, говори со мной всегда так, как сейчас.
– Как?
– Вот так серьезно, а то ты всегда шутишь… Значит, ты не влюблен в Варвару?
– Да нет же!
– А знаешь – она в тебя была влюблена. Она даже изменилась в лице, когда меня увидала, а когда я ей сказала, что выхожу за тебя замуж, она разыграла уж чересчур неестественное равнодушие, даже сделала вид, что не удивилась.
– Ах, Дорочка, девочка моя, так это вы нарочно отправились так поспешно туда, чтобы навести справки! – засмеялся Ремин, целуя ее.
– Ну, Алеша, ну что же мне делать, если я ревную, – тихонько сказала она, вертя пуговицу на его рукаве.
– Ах, как страшно!
– Алеша – мне ведь больно, когда я ревную… Я тебя так сильно люблю – ты же знаешь, и не виновата я, что ревную…
– Милый Отелло! Если бы ты видела, как ты мила, когда ревнуешь, совсем взъерошенная кошечка! Ну идем обедать, смотри – уже половина седьмого. Одевайся скорей.
* * *
Дора больше не бывала у Вари.
Варя отдала ей визит, но, к обоюдному удовольствию, не застала ее дома. Эти дни Варя ходила словно потерянная, чувствуя какой-то страх и тревогу, что делало ее еще более медленной и молчаливой.
При мысли, что Леонид скоро придет, она испытывала холодный ужас, голова тяжелела и мысли путались – она понимала только одно, что в настоящую минуту ей нужно, чтобы полковник был около нее, а полковника как раз и не было.
Наконец Стронич вернулся. Он сразу заметил перемену в Варе, незаметную для других.
– Что с вами случилось, многоуважаемая Варвара Анисимовна?
Варя молчала. У нее словно не находилось слов от непривычки высказываться.
– Простите великодушно за нескромный вопрос, но вы, я вижу, расстроены и… и… мне больно-с.
Он щелкнул шпорами и наклонил голову.
– Не стоит, – делая над собой усилие сказала Варя. – Расскажите лучше, что вам сказал старец, к которому вы ездили.
– Утешил-с! – вдруг громко сказал полковник. – Но я всем вам обязан… Baм-с! – еще громче сказал он. – Вы мне надежду подали, вы мне теперь больше родной дочери… Никого в жизни не любил-с, а теперь вас люблю и других-с… и других. А вы меня спасли… спасли от злого духа!
Варя опустила голову.
«Спасла? – с горечью подумала она. – Сама одержимая – спасла. Чем? Шарлатанка! А не все ли равно, чем спасти, а может быть…»
Она хотела что-то сказать или хоть додумать свою мысль, но не могла и опять опустила голову.
А полковник продолжал тем же громким голосом:
– Я теперь смерти не боюсь! А то, что меня мучило, – для меня теперь не важно. Злой дух может владеть только через тело, а мне теперь не надо – прах, мгновение земного существования… минуточка.
Варя… – вдруг зашептал он, наклоняясь к ней. – Ведь я все понял все… Вы сами не верили, когда мне говорили о Боге, не верили, а я поверил!
Не вам, не вам поверил, а тому, что вы говорили, и тому, кто говорил в вас, а говорил в вас кто-то… Кто – не знаю, но власть, власть имеющий… Старец-то сказал, что Сатана влек меня в бездну, и падал я добровольно, но, падая, перевернулся и небо увидел.
Увидел, Варюша, дочка моя, увидел, и содрогнулся, и понял!
Он нагнулся к Варе и погладил ее по голове.
Варя вся поникла под этой лаской, что-то забытое почувствовала она.
То ли ласкала ее мать, то ли она расточала матери свои детские ласки, но она чувствовала, что этот человек один-единственный
