Злые духи - Евдокия Аполлоновна Нагродская
– Ах да! Вот еще вопрос для меня очень интересный… Отчего вы, Таиса, вы, которая любите все и всех, не любите меня?
Таиса молчала.
– Ну, отчего?
– А почем я знаю?
– Я вас очень люблю – представьте. – Он засмеялся и, хлебнув кофе, сделал гримасу. – Какая гадость! Знаете, мне начинает надоедать этот беспорядок в доме.
Голос его прозвучал словно угрожающе. Таиса как-то выпрямилась и сказала на вид спокойно, но на лице ее мелькнуло тревожное выражение:
– Вы, конечно, меня не послушаетесь, но я прямо говорю вам: стыдно опять играть судьбою и сердцем Доры.
– Я вас совсем не понимаю, Таичка, – сказал Леонид, прищурив глаза.
– Я не призываю к вашей жалости и любви, но вы не смеете снова испортить жизнь Доре! Когда по смерти вашего отца вы не знали, что делать с сестрой-барышней, вы ее спихнули за первого влюбившегося в нее мужчину, а потом вам захотелось женской нежности и ласки без неприятностей супружества, и вы достигли своего – поссорили ее с мужем, сбили ее с толку. Она не любила, может быть, Лазовского так сильно, как она полюбила теперь. Вы не можете говорить, как говорили ей про Степана, что он ничтожество, солдат и понимает только службу и карты – Ремин художник с именем…
– Стойте, стойте, Таиса: со Степаном дело было сложнее, гораздо сложнее и интереснее, – вдруг весело засмеялся Леонид.
Таиса быстро подняла голову.
– Неужели правда то, что говорили?
– Фи, Тая, как вам не стыдно так думать обо мне. Я только испытывал, насколько непрочны страсти и склонности людей. Вы же знаете, как Степан потом добивался помириться с Дорой, – он, я уверен, обожает ее.
– А вы и с Реминым собираетесь проделать то же самое?
– Я не люблю повторяться, и я захотел иметь друга – преданного, бесконечно преданного, и имел бы его, а друг-то влюбился – и нет друга. Дружба – вещь страшно непрочная… Да, я тогда слишком увлекся, увлекая в оккультизм Тамару Ивановну, – на эту мысль натолкнуло меня ее имя «Тамара», и я изображал демона.
Леонид засмеялся весело, совсем по-детски.
– Оставьте Дору в покое, выберите кого-нибудь другого для ваших опытов, ну хоть г-ну Трапезонову помогайте опять мошенничать.
– Это уже старо… А знаете, Тая, – вы не пробовали предупреждать Ремина против меня?
Лицо Леонида при этом вопросе выразило столько интереса, что Таиса спросила:
– Зачем вам это?
– Интересно. Попробуйте, Таичка, опишите Ремину и Доре меня, как вы меня понимаете.
– К чему бы это повело? – сказала, помолчав, Таиса печальным голосом. – Все равно мне не поверят…
– Ну что вам стоит!
– Что это еще? – тревожно спросила она.
Но Леонид на вопрос не ответил и, взглянув на часы, серьезно сказал:
– Идемте, Таиса, заниматься: уже половина восьмого.
Он пошел в кабинет и, садясь у стола, спросил:
– Сорок пятая страница прокорректирована?
Она взглянула в его серьезно-строгое лицо, лицо отшельника. В светлых прозрачных глазах не отражалось ничего земного, и чувство тяжести в его присутствии, которое стало давить ее в последнее время, усилилось почти до ненависти.
«Я всех люблю и одного его ненавижу, и за это ненавижу: за злое мое чувство к нему», – как-то дала себе Таиса отчет.
* * *
Наступила уже половина мая, и первая часть новой работы Чагина печаталась. Был хороший, яркий день. Леонид, возвращаясь домой из почтамта, вдруг вспомнил о Трапезоновых и, подумав с минуту, зашел в подъезд.
При его появлении Варя поднялась с места и стояла неподвижно, опершись рукой о малахитовый столик. Она не изменилась в лице и даже не побледнела.
Леонид пытливо взглянул на нее и насмешливо спросил:
– Вы даже не приглашаете меня садиться.
Он бросил на стол шляпу и перчатки и стоял перед ней, не спуская с нее взгляда.
– Садитесь, пожалуйста, – сказала она все так же спокойно и, сев, опять взяла работу.
Она сразу почувствовала, что все опять, как прежде, исчезло, стушевалось, покрылось туманом, из которого в последнее время она вынырнула. Ей хотелось позвать, вызвать образ полковника, ей казалось, что вообрази она его себе ясно-ясно, и туман рассеется, и исчезнет Леонид, что надо кричать, чтобы звать полковника, и он явится, но не было силы, не было слов.
– Как мы с вами давно не видались, – слышит она голос Леонида, и туман от этого голоса все сгущается.
– Да, – машинально отвечает она.
– Какая хорошая погода, не правда ли?
– Да, хорошая.
– Здоров ли ваш папаша?
– Да, здоров.
Леонид расхохотался.
Варя подняла голову и бессмысленно посмотрела на него.
Он встал и подошел к ней.
– Я сначала думал, что вы разлюбили меня, – продолжая смеяться, сказал он и положил руку на ее голову.
Она не шевельнулась, и только моточек шелка и золотой наперсток упали на ковер с ее колен.
– Но теперь вы меня утешили: я вижу, что все осталось по-прежнему. Не правда ли? Отчего вы молчите?
– Не знаю, – отвечала она, смотря ему в глаза.
Ей хотелось крикнуть, сказать, что она его боится, до ужаса боится, но не могла ничего сказать, он наклонился к ней и поцеловал ее губы.
Лицо ее сразу побледнело, она закрыла глаза и прислонила голову к спинке кресла.
Леонид отошел к окну.
На дворе, в крошечном пыльном садике, играли детишки.
Деревья уже зеленели, и зеленела под ними вытоптанная местами травка, кучка песку, очевидно недавно привезенная, весело желтела.
Леонид облокотился на косяк и стал смотреть в садик.
– Какие рассадники детских болезней эти вот садики, в особенности городские скверы. Идя мимо сквера, я всегда думаю, чем в нем воздух чище, чем рядом на тротуаре. Интересно бы было вот в такой садик бросить бутылку с разводкой какой-нибудь скарлатины или дифтерита – я думаю, это даже не произвело бы эффекта. Немножко больше заразы, немножко меньше.
Он обернулся со скучающим видом.
Она сидела все так же неподвижно, прислонив голову к спинке кресла.
Он с тем же скучающим видом надел перчатки, взял шляпу, и вдруг лицо его оживилось, словно какая-то забавная мысль пришла ему в голову.
– Варвара Анисимовна, как вы можете сидеть дома в такую прекрасную погоду, идите, одевайтесь! Едем в мастерскую Ремина смотреть его новую картину… Додо угостит нас чаем. Мы ей сделаем сюрприз, она будет в восторге!
* * *
Становилось жарко. Две недели прошли для Ремина как-то безалаберно.
Верно, от жары как-то не работалось.
Леонид теперь каждый день приходил в мастерскую и приводил Варю или уводил Ремина «оценивать Петербург».
– Белые ночи
