Сказание о Доме Вольфингов - Уильям Моррис

наш натиск, и мы били, и не следовали мы теперь друг за другом, как случилось при Хериульфе, но наступали широко, доверяя соседу. Склон высился перед нами, но мы взлетели к кольям, как свежие бойцы, и пустили в ход оружие. Злая завязалась битва: мы не могли опрокинуть врагов, и Римляне не сумели отразить наш первый удар. Муж рубился с мужем так, как будто не было у них обоих на всем свете другого врага. Меч бил в меч, сакс звенел о сакс. Трудились острия, рубили лезвия, а в оружии на длинной рукояти особой пользы не было. Шел рукопашный бой, и никто не мог сказать, как обстоят дела в двух ярдах от него самого, и каждый вкладывал в каждый удар все свое сердце и не думал ни о чем другом. И все же наконец ощутили мы, что враг дрогнул; легче стал бранный труд, и возвысилась наша надежда. Мы наступали с боевым кличем на устах, и совсем скоро за спинами нашими взревел рог Готской рати, и к нашим воплям присоединились голоса родовичей. Тут те из Римлян, которым в тот миг не приходилось рубить, колоть, защищаться, разом повернулись и ударились в бегство. Голоса наши слились в победном вопле, а потом задрожала земля, ибо по краю бранного поля рванулись вперед всадники готов: на подмогу нам прислали конницу, поскольку от многого хождения лесные тропы сделались шире. И вдруг я увидел Тиодольфа – он только что сразил врага, и перед ним уже не осталось врагов чистых, однако, метнувшись в сторону, Князь уцепился рукой за стремя Ангантира Бэринга, пробежал десять шагов возле рыжего коня и опередил его – так велик был битвенный пыл. Но, завершив свой труд, мы, утомленные, остановились между живыми и мертвыми, между свободными людьми Марки и взятыми нами в бою трэлами. Вскоре возвратился назад Тиодольф вместе с преследователями, и, кольцом окружив поле брани, мы пропели победную песнь, и то была Волчья Песнь. Так закончился натиск Тиодольфа.

Гонец умолк, однако остававшиеся дома родовичи безмолвствовали, думая об участи родных и любимых. Тогда Эгиль заговорил снова:

– Однако поле нашей победы было укрыто печалью, ибо Один многих призвал домой; перед нами лежали тела, и самым могучим из павших был Хериульф. Римляне оттащили старого витязя в сторону от места, на котором он пал, но не стали с него снимать доспехи, и меч остался в руке убитого. Щит Хериульфа щетинился древками стрел и копий, кольчуга прорвалась во многих местах, шлем более не был похож на шлем, – настолько исковеркали его удары. Прежде чем дело дошло до рукопашной, он получил тяжелые раны в бок и бедро; еще три удара были нанесены ему острием сакса – в горло, бок и живот – и любая из них могла оказаться смертельной. И все же лицо витязя было прекрасным, и мы заметили на устах мертвого тела улыбку. У ног его упокоился юный Биминг в зеленой весенней куртке, рядом лежала отсеченная голова другого Деревича, хотя облаченное в зелень тело его осталось в нескольких шагах оттуда. Еще были там Лосевичи, и много их полегло. Рыдайте же, девы, о тех, кто любил вас. Добрая рать отправилась к Богам, и многих спутников они прихватили с собой. Семь десятков и семь сынов Готских пали на месте, где стояли Римляне; пятьдесят четыре родовича легли убитыми на склоне, а еще две дюжины наших были убиты стрелами и пульками пращников… хватало и раненых. Лишь там, где стояли Римляне и перед ними раненых не было – только убитые; получивший ранение Гот или полз назад, к своим, или устремлялся вперед, чтобы умереть, вложив остаток сил в последний удар. Ну, а чужаки лежали там грудами – с такой свирепостью обрушились всадники Бэрингов и Горынычей-Вормингов на врагов; среди пешцев же многие пренебрегли бегством и умерли стоя, не спрашивая пощады… мало кому из врагов сохранили мы жизнь. Пало Римской пехоты пять сотен, восемь десятков и пять ратников, остальные бежали, но таких было немного; лучников же и пращников Готы положили все восемьдесят шесть душ, ибо дело их стрелять, а не участвовать в сече; люди они были робкие и скорые на ногу, весьма смуглокожие, но все-таки не уроды.

Потом он продолжил иначе:

Сквозь смертный сумрак шествуют павшие,

Наши родовичи мимо идут.

Им уже не спросить нашей помощи, земной их окончен труд.

Совершив деяния ратные, народ защитив, уходят они,

Честной раной и с чистой совестью окончив земные дни.

Вновь прославлено их оружие, мы запомним каждый удар.

Грозен был враг, и коварства его не ведал ни млад ни стар.

О, теперь их ждет божье пиршество,

Прекрасный Господень Чертог.

Близится ночь и воинов с любовью ждет Волчий Бог.

Вот идут они по мосту звенящему, вот предки и Божий люд

Кольцом окружают их, а вот повести Боги о битве ждут.

С этими словами сошел он с Говорильной Горки, и женщины рода окружили гонца; его отвели в чертог, принесли умыться, дали пить и есть, а после повели усталого спать.

Однако же некоторые из женщин сдержать себя не могли и все расспрашивали Эгиля о своих собеседниках, ушедших на битву. Гонец отвечал как мог, одних он обрадовал, других опечалил, третьим же не мог сказать, в живых ли друзья их или нет. После же Эгиль направился на отведенное ему место и надолго уснул; женщины же разошлись по лугам и полям, занялись выпечкой хлеба или шитьем одежд, а то и ушли далеко в поле – присматривать за говядами и ягнятами.

Впрочем, Холсан осталась дома; и, переговорив со старым воином Сорли, охромевшим и к походу негодным, но мудрым, занялась вместе с ним и несколькими старыми кметинями и юнцами двором и чертогом. Достав оружие, еще годное для стрельбы и игры рук, они разложили все нужное в удобных местах. После же позаботились о том, чтобы внутри дома съестных припасов хватило на много дней, и занесли на чердак побольше посудин с водой – на случай, если чертог подожгут. Потом осмотрели всякое окно и дверь, заложили их на засовы и заперли на запоры, да еще приглядели, чтобы все было опрятно и прочно. Таким вот они занялись делом.

Глава XVI

Скованный гномами хоберк уносят из Чертога Дейлингов

Теперь следует сказать, что ранним утром, наставшим после той ночи,