Рецепт любви. Жизнь и страсть Додена Буффана - Марсель Руфф
Обед, в свою очередь, заставил мэтра содрогнуться. Надменный в своей настороженной сдержанности, он сидел рядом с Аделью в дальнем углу общего стола. Но выражение его лица было таким, словно именно он председательствовал на этой трапезе. Он окидывал взглядом – и с каким ироничным спокойствием! – блюда, которые ему подавали, и тут же качал головой, чтобы их убрали с его глаз. На первой раздаче он еще вполне владел собой: на огромном блюде красовался омлет невразумительных пропорций, с чьих пережаренных боков стекали струйки расплавленного грюйера, в то время как рядом жалобно дрожало розовое сладковатое желе, облепившее со всех сторон это раскрасневшееся чудовище. Со всех сторон за столом защелкали челюсти в пронзительном стремлении поглотить как сырный омлет, так и жидкое смородиновое желе. Это было совершенно отвратительно. В следующий момент на столе появилась огромная кружка ледяного пива, которую поставили перед Доденом-Буффаном по распоряжению хозяина гостиницы… Он закрыл глаза и тут же увидел, как бутылки вина из его погреба, старые добрые бутылки с драгоценными винами, с их аристократическими, благородными, нежными, теплыми, тонкими и выдержанными оттенками, вдруг обретя человеческое лицо, смотрят на него со сладким и немым укором…
Адель, голодная и менее героическая, чем ее супруг, попыталась попробовать омлет, беря кусочек вилкой из самой середины, чтобы избежать попадания в него печально известной красной смородины. Но с ее тонким чутьем с первого же укуса различила в пригоревшей водянистой смеси привкус поддельного грюйера десятого сорта. Она отложила вилку и, ошеломленная несчастьем, обвела по-детски изумленным взглядом говорливого надутого бюргера, сияющую молодую девушку, пухлого бородатого старика, коммивояжера со свирепыми глазами, которые безудержно наслаждались этой гадостью. Преисполненная решимости, она сказала себе, что лучше умереть от голода.
Краешком губ Доден попробовал рагу из капусты и квашеной репы. Жир, в котором все это плавало, делал блюдо непригодным для пищи даже на вид, однако мэтр полагал, что благодаря замысловатому способу приготовления можно извлечь хоть какую-то пользу из этого неизвестного ему овоща. Филе гуся, на которое оба возлагали огромные надежды, не вызвало ничего, кроме обоюдного разочарования: волокнистое и жирное мясо явно принадлежало очень старой птице, которую, несомненно, кормили ржаными отходами и поили сточными водами.
Аппетит окружающих, казалось, разыгрывался с каждым блюдом. Восторженный шепот и хриплые междометия вырывались то и дело из наполненных ртов. Некоторые, объевшиеся и уже задыхающиеся, загадочно взывали к небу: «Ach! Gott!»[47], словно Господь имел какое-то отношение к этому рататую. Император гастрономии издал болезненный стон. Откинувшись на спинку стула и скрестив руки на широком животе, он принял позу человека, который демонстративно отказывается от еды. Он категорически отказался. Начиная с этого момента реальность для него перестала существовать… Он уже сидел в своей столовой… кладя на тарелку Рабаса кусочек куропатки… На столе появился заливной пирог из печени домашней птицы по-брессонски с раками… В бокале каждого присутствующего за столом мягко мерцал рубиновый огонек…
Заселение в отель «Белье-Нуар» в Баден-Бадене оказалось непростым. Изгнаннику все казалось неприязненным и неудобным: ящики комода, которые плохо открывались, негостеприимные кресла, не подходящие под его гармоничные округлости, грубые полотенца, пахнущие застиранным бельем и порошком одновременно! Приехав в поздний час и запершись – увы! не без оснований – в своем номере, Доден заказал для себя и своей жены легкий ужин из яиц, ветчины и салата.
Он ел – впервые в своей жизни, – не обращая ни малейшего внимания на этот инстинктивно необходимый процесс. Он не был голоден: оба изнывали от усталости, отчаяния и отвращения.
С самого утра он вызвал к себе директора отеля.
– Месье, – сказал он ему с оттенком ироничной гордости, – возможно, вы меня не знаете, но на моей родине мои сограждане любезно отдавали должное некоторым моим навыкам в кулинарном искусстве. Я долго изучал гастрономию…
Отельер автоматически замер в поклоне:
– Ах! Герр доктор…
– Нет, не доктор… просто гурмэ. Я привык есть еду, приготовленную тщательнейшим образом. Мадам, – он указал на Адель, – является непревзойденной кухаркой и хотела бы лично следить за моим питанием. Именно о ней принц Евразии говорил…
Услышав досточтимое имя, трактирщик снова начал отвешивать свои церемониальные поклоны, на этот раз поставив пятки вместе, вытянувшись по струнке, а затем замерев в позе глубочайшего почтения.
– Поэтому прошу вас особым образом позаботиться о том, чтобы на нашем столе оказались блюда высшего качества, тщательно и без спешки приготовленные. Пусть все будет просто, но идеально.
И пока директор рассыпался в тысячах заверений и обещаний, Доден в нетерпении теребил подбородок.
Хотя его слабо утешили предоставленные директором отеля рекомендации и заверения в том, что его заведение полностью отвечает самым высоким запросам состоятельных американцев, знатных англичан и требовательных русских, Доден, наконец сменив гнев на милость, в сопровождении своей верной спутницы, ради которой он, собственно, и претерпевал все эти лишения, решил предаться удовольствию знакомства с новой страной. Ему показалось, что ухоженные лужайки, прекрасные тенистые аллеи и прохладные источники курорта не были лишены очарования. Поскольку возраст нисколько не притупил – а скорее, наоборот, усилил – его аппетит к женской красоте, он был особенно чувствителен к приятному виду купальщиц, которые оживляли своим присутствием термальный комплекс и казино. Светские львицы со всех концов света съезжались на этот модный курорт, и Доден, долгое время находившийся в своей глубинке и удовлетворяющий свой вкус к любви исключительно в воображении, чувствовал, что возвращается к жизни. В отличном расположении духа он подошел к ресторану отеля «Белье-Нуар». Но уже с порога его хорошее настроение слегка испортилось. Резкий, дрожащий звук гитар доносился из этого храма, где, по его мнению, ничто, даже божественная музыка, не должно было нарушать тишину священного часа приема пищи. Кроме того, его приветствовала и сопровождала целая толпа подобострастных лакеев, одетых настолько элегантно, что он почти стыдился своего простого платья. Однако, будучи усаженным рядом с красивой итальянкой, которая украдкой посматривала на него, он был готов проявить огромное снисхождение к творениям повара. Адель была буквально ошеломлена роскошью интерьера. Лепнина из гипса, витражные стекла тут и там, позолота на мебели, стопки салфеток, черные мраморные часы вызывали восхищение и приводили в трепет,
