Рецепт любви. Жизнь и страсть Додена Буффана - Марсель Руфф
– Ой-ой-ой! Прямо внутри… В теле словно огонь… или нож… нет, это невыносимо… Я теперь не смогу больше есть сморчки, неужели!..
Последнее междометие задело Додена-Буффана за живое. По своему характеру он не особо любил видеть страдания, но тут, надо признать, жуткие страхи закрались в его голову. Боль, тем более настолько глубокая, жгучая, которую претерпевала сейчас госпожа Доден-Буффан, неизбежно вызывала в его воображении образ своей верной и мрачной сестры: смерти. Бедняга непроизвольно вспоминал свои прошлые разочарования и потрясения, которые принес в его существование уход Эжени Шатань, те опасности, которые подстерегали его искусство, трудности, которые ему пришлось испытать, когда он был вынужден искать замену этой несравненной женщине… В глубине души он плакал. Но к этим смутным эгоистичным размышлениям, мелькавшим в его сознании мимолетными воспоминаниями, присоединились более сентиментальные волнения, пронизанные мыслями о совместной жизни, привкусом старой привязанности. В эту горестную минуту тревоги его сердца и опасения его разума окончательно смешались друг с другом.
Внезапно, после долгого периода туманной горечи, к вискам прилила жгучая волна более острого беспокойства: кто же теперь позаботится о его полуденной трапезе? А о вечерней? И что будет завтра?.. Возможно, что Адель останется прикованной к постели на множество дней, а значит, он будет брошен на попечение Пьеретты, чье обучение, начатое госпожой Доден-Буффан, еще было далеко не совершенным и чье зарождающееся искусство основывалось скорее на везении новичка, нежели на интуиции гения. Доден вздрогнул…
Пообедал он, стоит признать, довольно плотно, хотя и без изысков. Следуя сложившейся привычке, когда еда была лишь правильно приготовленной, он заперся в своем кабинете. Убедившись, что больная спокойно спит, он смог уйти, не испытывая угрызений совести из-за ее страданий. Откинувшись на спинку кресла, опустив подбородок на грудь и сжав подлокотники обеими руками, он устремил свой взгляд, полный грусти, в пустоту. Он лишь изредка возвращался оттуда, чтобы еще раз подумать, чего не хватало в соусе из белого вина, поданном к желудкам, и в приготовленной домашней птице, или попытаться отыскать в тумане прошлых видений безупречное совершенство вкуса, которое вдруг воскресало в его памяти.
Время шло, приближая визит врача, который порождал еще больше беспокойства: что Бурбуд еще собирается назначить? Он говорил что-то о строгой диете и лечении водами… Строгая диета? То есть придется навсегда отстранить Адель от приготовления блюд под чутким руководством его гения и начать лично заниматься этим. Он был слишком слаб перед искушениями и слишком добр, чтобы требовать от своей жены дважды в день подвергать себя таким испытаниям только ради того, чтобы доставить ему удовольствие, которого сама она будет лишена отныне. И что тогда? Стряпня из рук одной только Пьеретты или кого-то другого… Величайший музыкант, обреченный не слышать больше ничего, кроме звука скромного кларнета… А лечение водами? Какая-то расплывчатая перспектива проживания в отеле с двухразовым или трехразовым питанием в трактире с его передержанным соусом, мясом без сока, птицей без вкуса, овощами без аромата. Над Доденом сгущалась атмосфера отчаяния и катастрофы. Минуты бесконечно тянулись, а мир вот уже несколько часов был погружен в бездну агонии и краха. Веяло какой-то рассеянной тоской, отражающей все горечи жизни.
С самыми серьезными и угрожающими намеками Бурбуд действительно предписал вегетарианскую диету, совершенно не похожую на ту, которой Доден придерживался обычно во время своих вечерних трапез. Затем разговор зашел и о лечении на водах: Баден-Баден начинал входить в моду, и его воды, охваченные ореолом этого зарождающегося веяния, были способны исцелить от любого недуга.
– Совершенно необходимо, – безапелляционно заявил эскулап, – чтобы госпожа Доден-Буффан срочно прошла там самое тщательное лечение. И вам тоже было бы неплохо там подлечиться, дорогой друг, раз уж представилась такая возможность. Всего один сезон курортного лечения может принести огромную пользу.
Тонкий аромат бургундского тут же всплыл в воспоминаниях гурмэ, скривившего губы от одной только мысли о гнилостном вкусе этой сернистой воды.
Потребовалось несколько новых предупреждений и настойчивых увещеваний Бурбуда, чтобы наконец в середине июня Доден принял твердое решение уехать вместе со своей женой в великое герцогство. Несколько раз он решался на это путешествие именно в те часы, когда смутная боль пронзала либо почку его жены, либо его собственную ногу. Затем, когда угроза отступала, он с нежностью думал о своем саде, утопающем в цветах и лучах солнца, о своем уютном доме и с беспокойством о манерах Адели, на которые не обращали внимания соотечественники, но которые не могли остаться незамеченными в этом элегантном курортном городе, и его решимость тут же давала трещину в виде непреодолимой апатии.
Отъезд был назначен на двадцать седьмое июня. Доден поручил Адели подготовить сундуки. Он позаботился о том, чтобы наполнить огромную сумку из кожи и гобелена гастрономическими книгами, чтение которых должно было выдернуть его из столь пугающей реальности. В его личном багаже была также огромная бутыль виноградного вина. На протяжении многих и многих лет он не покидал ни своего кабинета, ни своего дома, ни своих друзей более чем на два дня, поэтому в ночь перед отъездом ему практически не спалось. Он глубоко размышлял над той мыслью, что неудобства, сопряженные с лечением, с путешествием, которое они с женой собирались предпринять, скорее приведут к непоправимому ухудшению их здоровья и покончат с их прекрасной жизнью быстрее, чем все эти колики и приступы, перенесенные дома. Не найдя ни одного веского и решительного повода, чтобы отменить поездку, он запретил себе дальше думать об этом, особенно теперь, когда прощание прошло на публике, когда дилижанс был заказан, комнаты забронированы и весь город на протяжении двух недель только и делал, что судачил об их отъезде. И все же его переполняло беспокойство. Его воображение рисовало дилижанс на дне канавы, отвратительный вкус еды, которую им будут подавать. Он видел себя раздутым до такой степени, что задыхался рядом с Аделью, булькающей при каждом шаге от переполняющего ее водопада. Он представлял их обоих, изнуренных зловонной жидкостью до такой степени, что они не смогут отправиться в обратный путь и будут вынуждены до конца своих дней оставаться в захолустье этого немецкого герцогства. Особенно
