Рецепт любви. Жизнь и страсть Додена Буффана - Марсель Руфф
Адель приоткрыла дверь, чтобы подать шато-шалон, которое Доден всегда предлагал перед едой. Из кухни донесся восхитительный аромат, который, казалось, слетел с вершин кулинарного Олимпа.
Учуяв этот волшебный зов, Доден-Буффан воодушевился.
Разве не пришло время в эти мрачные часы показать своим друзьям, а завтра и всему миру, куда успела дойти слава о нем, чего стоит душа такого художника, как он, и насколько вдохновляющей моральной силой обладает гастрономия – этот символ и часть высокого искусства!
Он пригласил Трифуйя, Рабаса, Бобуа и Маго сесть. Разлил им густое золото шато-шалон. Затем неторопливо, взвешивая каждое слово, оберегая его от непроизвольных страданий, как взвешивают каждый свой шаг на краю пропасти, он начал говорить:
– Не тревожьтесь, друзья мои, наслаждайтесь спокойно и без сожаления каждым глотком этого драгоценного вина, которое нам подарила наша земля и которое я предлагаю вам. В ваших просветленных глазах я читаю радость, которую приносит этот золотистый нектар, проникая в глубь вашей души. Только плохое искусство оставляет после себя воспоминания о трапезах, к которым не хотелось бы возвращаться, о блюдах, которые не хотелось бы снова вкусить, аромат которых не хотелось бы еще раз вдохнуть. Пейте, друзья мои. Я хочу, чтобы вы видели, что боль недостаточно сильна, чтобы возобладать над душой, сформированной красотой, черпающей элементы своей смелости в совершенстве форм, звуков, оттенков и вкусов. Страдание? Разве не схоже оно по природе своей со сладострастием? Разве Бог не хотел показать, что наивысшая боль и наивысшее наслаждение едины, разве не было в этом цели напомнить нам, что наша способность чувствовать ограничена, что наши радости и наши горести по сути своей имеют одинаковый вкус?..
Вопреки его эпикурейскому оптимизму, печальное состояние его больной ноги все же придавало речи Додена нотки меланхолии.
– Страдания, – продолжал он, – не существует до тех пор, пока наша душа не признается, что капитулирует перед ним. Тот, кто обрел в самом себе идеальный мир, в котором правит исключительно его воля, может, таким образом, укрыться в нем, найти в нем спасение. В этот час мое тело страдает, но мой разум вслед за улыбками на ваших губах, прикасающихся к этому вину, которые смягчают вашу дружескую скорбь, парит в садах мечты, где мы уже накрыли стол для наших трапез…
Единственный из всех Рабас уловил тонкую иронию этого скрытого упрека. В действительности лишь страстное тепло шато-шалон помогало четырем друзьям переносить мучения хозяина дома.
– К столу, друзья мои, – несколько невнятно произнес Доден-Буффан, увидев, как Адель принесла фаршированные телячьи ушки.
Все расселись, удобно и широко расположившись за столом, разложив свои салфетки, вооружившись ножами и вилками, готовые к атаке.
Доден сидел, облокотившись на стол, но для него накрыто не было.
В тот момент, когда Адель собиралась поставить гигантское блюдо на середину стола, он схватил ее за руку. Он поставил блюдо перед собой, склонил над ним голову, похожий на божество в облаке пара, поднимающегося от ушек, наполненных начинкой и покрытых золотистой глазурью. Он глубоко вдохнул ароматы лимонного и тимьянового бриза, запах телячьего и куриного мяса, нотки свежих сливок и бульона, букет из вина, масла и фритюра. Он словно опьянел от разнообразия запахов, его ноздри тут же расширились, позволяя вдохнуть всю эту тонкую симфонию, его взгляд затуманился как в экстазе, будто боль отступила в одночасье и ему действительно предстояло отведать это великолепное блюдо. Но прежде чем вернуться к своим страданиям, он поднял на Адель суровый взгляд и упрекающим тоном промолвил:
– В твоей начинке не хватает половины луковицы и двух веточек кервеля!
Доден в гостях у варваров
Ни апрельское предупреждение, сколь бы болезненным оно ни было, ни возражения Бурбуда не смогли убедить Додена выбрать какой-то иной тип лечения, кроме той сомнительной во всех отношениях диеты, о которой мы говорили в предыдущей главе.
Не то чтобы он забыл о перенесенных страданиях или сомневался в компетентности хорошего врача, но в рамках своего искусства он не нашел исключений, которые оставляли бы место каким-либо другим ограничениям. Более того, он считал, что благородная страсть обретает свое истинное значение и подлинную ценность только тогда, когда она бросает вызов мученичеству. Все еще потрясенный ужасным кризисом, который его постиг, он решил бросить вызов судьбе и ее дьявольским угрозам.
Но однажды майским утром, около пяти часов, Адель также внезапно проснулась, пораженная сильной жгучей болью, поселившейся слева в нижней части живота. Через открытую дверь она позвала мужа, который мирно спал в соседней комнате. Доден прибежал в одной ночной сорочке, в пестром платке, обернутом вокруг головы, и в вышитых тапочках, в которых ноги спросонья заплетались. Едва проснувшийся и нахохлившийся супруг обнаружил, что госпожу Доден-Буффан мучает острая колика. Она крутилась туда-сюда, ложась то на живот, то на спину, подпрыгивала и снова падала на кровать, как это делает рыба, которую вытащили из воды. Она неустанно стонала, время от времени прерывая свои монотонные жалобы пронзительными вскрикиваниями, когда через равные промежутки времени, подобно вспышкам маяка, приступы усиливались, заполняя болью весь живот. С течением времени недуг не только не хотел сдавать своих позиций, но и в конечном счете победил, захватив всю поясницу и выбрав почку в качестве окончательного места жительства.
Доктор Бурбуд незамедлительно прибыл к постели больной.
– Почечная колика, – тут же констатировал он.
Он назначил опиумную клизму и нацарапал рецепт. Но пока его писал, на секунду оторвался от бумаги, лежавшей на столе Додена-Буффана, окинул суровым взглядом этого великого человека, подняв очки на лоб, и произнес:
– На этот раз, дорогой месье, речь уже идет не о вас. Речь идет о женщине, которая страдает от частых и весьма болезненных приступов. Вы вольны противостоять своим собственным недугам со свойственным вам стоицизмом, которым я восхищаюсь как мужчина, но который осуждаю как врач. Вы не имеете права требовать такого же мужества от своей жены. Госпожа Доден-Буффан должна соблюдать строгую диету и, кроме того, посвятить лето лечению водами.
И поскольку по скептическим взглядам гастронома практикующий врач догадался, что ему не удалось убедить его, он счел нужным добавить:
– Как раз сейчас самое время, чтобы избежать серьезных последствий.
Поскольку время было раннее, а наряд Додена не подходил для встречи гостей, Бурбуд решил поговорить обо всем вечером, во время визита, который он намеревался нанести больной.
Когда он ушел, Доден подошел к своей жене.
