Рецепт любви. Жизнь и страсть Додена Буффана - Марсель Руфф
Трели птиц, проснувшихся с первыми лучами солнца, заставили бедного гурмэ вздрогнуть: они звучали для него похоронным маршем. Час приближался, и теперь, когда он был вынужден покинуть родные места, предметы вокруг казались ему пропитанными очарованием, которого он никогда не замечал, и странным духом меланхолии. Впервые за все время он увидел обстановку, в которой жил.
Бобуа, Маго, Рабас, Трифуй и доктор Бурбуд окружили несчастную пару возле экипажа. Как все нормальные люди, которые с уважением и трепетом идут навстречу неизвестности, месье и мадам Доден-Буффан оделись в дорогу во все парадное: серо-бежевый плюшевый цилиндр, пиджак с золотыми пуговицами и длинные брюки до пят, шляпка из итальянской соломы, украшенная россыпью шелковых цветов, элегантное платье с рюшами и кружевами. Тысячи чемоданов, сумок, котомок, узелков и зонтиков. Прежде чем замереть на верхней ступеньке, Адель оставила последние наставления Пьеретте и служанке, на глазах у которых выступили слезы. Путешественники в последний раз попрощались со своими друзьями, после чего, бесконечно грустные и растерянные, удобно расположились на небольших круглых подушках из парусины с розовым орнаментом, которые были разложены на сиденье. Экипаж тронулся и умчался прочь, оставляя после себя скрежет, топот и вихрь пыли.
Пока они ехали по Франции, поездка была относительно счастливой. Пара дремала, покачиваясь на высоких пружинах, изредка выходя из этого оцепенения, вызванного избытком эмоций, смутной тревогой и монотонным движением, чтобы перекусить. И он, и она молчаливо, не обсуждая это друг с другом, признали, что, находясь в столь исключительных условиях и тем более накануне лечения, которое должно исцелить их от всех болезней, соблюдать диету, предписанную врачом для нормальной жизни, больше нецелесообразно. Поэтому обеды и ужины изобиловали мясом, рыбой и винами. Незапланированные перекусы между основными приемами пищи, когда они останавливались в каком-нибудь трактире, отвлекали их от скучной дороги. Более того, еда, которую им доводилось отведать, хотя и не достигала изысканного уровня их собственной кухни, все же имела свое очарование. С высоты своего вкуса Доден проявлял исключительное дружелюбие и снисходительность. Некоторые местные блюда, некоторые способы их приготовления даже нашли отклик в душе маэстро. Он не боялся отдавать блюдам должное и интересовался рецептами приготовления. В такие моменты он призывал на помощь все свои лирические силы, чтобы снова радоваться и анализировать. Он снова много говорил. К тому же несколько незапланированных бутылок вина вернули ему хорошее настроение, бодрость и жизнерадостность. Струйки вина из старых кувшинов, ароматы вкуснейших и с любовью приготовленных блюд словно ласковыми волнами будоражили его душу.
– Вот видишь, Адель, – говорил он, – путешествовать все-таки прекрасно. Мы расширяем сферу наших знаний, мы учимся, мы вкушаем новые радости…
Адель слушала, не слишком понимая, но ела и пила за двоих – и как знаток, и как практик кулинарии. Ее настроение в точности соответствовало взлетам и падениям настроения ее господина и повелителя.
Затем они садились обратно в экипаж. Луга, ручьи и долины снова начинали проноситься мимо. Они оба нашли их менее плодородными, менее чистыми, менее свежими, чем луга, ручьи и долины их родины, от которой все дальше и дальше их уносил каждый поворот колеса. Они чувствовали себя потерянными, чужими в далеких краях… это вызывало в них чувство смущения… а потом голода, и они закрывали глаза в ожидании следующего приема пищи.
Несмотря на мудрое решение ехать как можно медленнее, в соответствии с которым Доден-Буффан организовывал их поездку, они все-таки добрались до границ королевства.
Здесь наш гурман собрал всю свою волю в кулак. Им предстояло ступить на чужбину, и для малоподвижного человека, самым долгим вояжем которого за последние тридцать лет была поездка от дома до ближайших деревень возле Женевы и кантона Во, расположенных неподалеку от его провинции, это событие приобрело особую значимость, предвещавшую немало непредвиденных перипетий. Предводитель этого путешествия, он обязан был владеть собой ради своей спутницы, чтобы защитить ее от возможных опасностей. Он выпрямился, прикрыл свой внушительный живот хлопчатобумажным жилетом с цветочным узором, поправил головной убор, а затем, проверив время, спрятал часы вместе с цепочкой в карман. И так, галантный, великолепный и с подозрением озирающийся по сторонам, он приблизился к пограничной службе его превосходительства герцога Баденского. Когда неприятная приветственная церемония закончилась – и Доден выдержал ее с презрительным молчанием, тем более упорным, что он не понимал ни единого предательского слова на языке этих чиновников в черных сюртуках с отворотами и амарантового цвета окантовками, – путешественники заметили перед зданиями администрации длинный стол, накрытый для гостей, на середине которого возвышался огромный котел, водруженный на плиту. Вокруг этого дымящегося предмета были расставлены тарелки, стопки нарезанного кусками черного хлеба и множество керамических кружек.
Прибытие почтового экипажа тут же развеяло замешательство пары относительно содержимого котла, который они с любопытством осматривали. Молодая светловолосая женщина, красивая, воздушная, хотя и немного раскрасневшаяся, с мечтательным и невинным взглядом тотчас же бросилась вниз по ступенькам. Одутловатый повар-великан приподнял крышку сосуда, и поэтичная Гретхен, засучив рукава из органзы на своих длинных руках сизоватого оттенка из-за виднеющихся вен, двумя изящными пальцами вытащила пару пухлых сосисок, с которых капал кипяток. Держа здоровенный ломоть хлеба в другой руке, она впилась в добытую «вюрстхен»[46], кожица которой растрескивалась под натиском зубов. Вытекающий горячий жир, капая с ее розовых губ, начал постепенно покрывать липким лаком атласную кожу подбородка. Вслед за первыми пошли еще две сосиски, затем еще две, всегда в сопровождении ржаного хлеба. Все эти сальные, тяжелые и жирные съестные припасы заливались вдогонку густым пивом.
Доден-Буффан и Адель наблюдали за этим пиршеством ошалелыми глазами. Было всего десять утра, и, очевидно, такая внушительная закуска должна была заглушить аппетит этой хрупкой особы где-нибудь до вечера. Гурмэ испытывал к ней странное чувство уважения, смешанного с отвращением, которое вызывала эта жирная маска, образовавшаяся на лице. Тем не менее он решил попробовать эти сосиски, которые, сколь отпугивающими ни казались бы на первый взгляд, источали довольно сильный аромат копченостей. Хотя ему не очень нравилась идея брать сосиски руками, он все же отважился на это. Откусив один раз, он тут же побледнел и нахмурился, а затем намеренно раздул щеки, думая, что при помощи этой резкой и выразительной мимики сможет хоть как-то спастись от проклятого потока горячего жира, который уже забрызгал его выбритые щеки, залил его безупречный подбородок и стек по
