Рецепт любви. Жизнь и страсть Додена Буффана - Марсель Руфф
В пятницу в одиннадцать часов утра, когда он заглянул по привычке в «Кафе де Сакс», хозяйка трактира, мадам Эрмин, вручила ему письмо, которое разносчик винных бочонков оставил на стойке на его имя. Едва бросив взгляд на конверт, Доден за секунду побагровел, позеленел, побледнел и покраснел, словно отражая радужный калейдоскоп ликеров и сиропов, украшавших стену. Он узнал почерк…
Он был один. Трифуй и Бобуа еще не подошли, Рабас и Маго медленно пересекали площадь, останавливаясь буквально на каждом шагу, чтобы застегнуть постоянно расходящиеся пуговицы на своих сюртуках. Доден-Буффан успел пробежать взглядом послание, спрятав письмо почти под столом.
Мэтр,
Во вторник я буду по-прежнему ждать вас… Я замариновала в виноградной выжимке двух молодых уток для пирога и собираюсь приготовить щуку. Повсюду будут розы, а на мне будет платье из органзы с цветами…
Доден сунул письмо в карман. Двое его друзей вошли в кафе. Рабас и Маго тут же заметили, что он был несколько рассеян во время их привычного «перекуса». Он почти не принимал участия в разговоре, если не считать моментов, когда переводил его на темы, близкие к тому, что занимало его сердце. Он витал где-то в облаках и даже не обращал внимания на «вино с островов», которое ежедневно вызывало у него лишь восхищенные восклицания. Едва Трифуй высмеял пристрастие стариков к молодым девушкам, а Рабас признал старость счастливым возрастом, когда человек наконец освобождается от плотских забот, Доден позволил себе взять слово и выступить в защиту дела, известного только ему одному и идеально вписывающегося в общую теорию красоты, опыта и серьезности чувств, которые только мужчина в возрасте может привнести в любовь.
В несколько беспорядочном течении разговора постепенно крепла его собственная решимость. И чтобы позволить ей созреть, он почувствовал потребность побыть в одиночестве, и под предлогом, который несколько удивил его друзей, он отправился на почту. Он медленно шел в тени двойного ряда лип, держа в руке шляпу, рассеянно глядя вперед. По правде говоря, с тех пор, как у него появилась возможность поразмыслить, в его голове закружился вихрь мыслей, и, уже отчаявшись навести в них порядок, он перестал сопротивляться и просто поплыл по волнам смятения. В этом море тумана он видел единственный свет, от которого больше не пытался спрятаться: на этот раз он примет приглашение… Он чувствовал это, он понимал это, он хотел этого. Почему он сдался после стольких попыток сопротивления? Потому что металл не может долго противостоять пылающему дыханию страсти; потому что неистовая любовь, которую выдавала настойчивость незнакомки, пела, как сирена, в ухо его самолюбия; потому что слова обладают магической силой, и потому что нежные послания пробудили в его душе молодость. Потому что его сердце тронул трепет, такой же легкий, как весенний ветерок, ласкающий гладь реки, поскольку пирог с уткой и щука – это соблазны, перед которыми не устоит ни один истинный гурман, способный заранее ощутить их божественный вкус. Потому что за то время, когда он и не помышлял принимать приглашения, он, наконец и по чистой случайности, разработал план, который исключал из его вылазки всякую опасность подозрений со стороны его супруги… Да, его супруга… он вдруг вспомнил, что надо предупредить ее о предстоящей поездке, используя те прекрасные предлоги, которые могут все объяснить. Но мэтр, каким бы храбрым человеком он ни был, довольно плохо умел лгать, поэтому ему не терпелось поскорее покончить с этим. К тому же близилось время полуденной трапезы, и он рассчитывал на паштет из форели. Поэтому, ускорив шаг, он направился прямиком к дому.
Отведав его, этот паштет, он был на грани того, чтобы отказаться от своего преступного замысла. Адель приготовила его лично, и совершенство блюда заставило гурмэ прослезиться. Как можно было добиться того, чтобы масло из трюфелей и анчоусов буквально растворилось в розовой мякоти рыбы, чтобы белоснежная корочка пропиталась его соками и достигла этой безупречной кремовой консистенции?.. Требовалось все величайшее мастерство Адели, чтобы творить такие чудеса. Обмануть такую художницу! Предать это наивысшее существо, в чьих руках было столько счастья!
Доден был готов выбросить свою задумку из головы. Но последовавшее за этим прекрасным блюдом куриное фрикандо[29], которое могло повергнуть в экстаз любого требовательного гурмана, самого Додена-Буффана тут же спустило с небес на землю. Оно было слишком передержано на медленном огне, из-за чего сок в недостаточной степени пропитал мякоть мяса. Доден вернулся к своей более вероломной, но, возможно, более справедливой концепции вещей.
Когда на стол был подан семонсель, с идеальным землистым вкусом, с мраморными зеленоватыми прожилками, сыр, который он просто обожал, мэтр небрежно объявил своей жене:
– Во вторник с девятичасовым почтовым дилижансом я отбываю в Швейцарию… В следующий вторник. У меня есть определенные опасения касательно стоимости некоторых швейцарских рудников…
Безупречный аргумент в глазах Адели, чье крестьянское происхождение наделило ее очень тонким пониманием важности денег. И поскольку Доден должен был каким-то образом объяснить, почему финансовые вопросы требовали от него наличия парадного платья, он добавил:
– Мой банкир пригласил меня на обед… кстати, я не очень-то рад этому. Не нравятся мне эти приемы в женевских финансовых кругах, где все снисходительно изображают, что оказывают нам знаки внимания…
* * *
С возвышенности уже виднеется Дарданьи: небольшая лужа коричневых крыш на зеленой равнине, окруженной неподвижной армией виноградных лоз, поднявших к небу верхушки своих подпорок. Доден-Буффан видит, как из-за зарослей высоких деревьев постепенно начинает вырастать хорошо знакомый ему замок с декоративными пилястрами на распашных воротах, с красивым кованым балконом и с тяжелыми башнями. Его взгляд, немного туманный, блуждает между холмами Шалекса и возвышенностями Эза, скользит по верхушкам Вуаша и Мон-де-Сион, а затем упорно возвращается на равнинные просторы, обрамляющие дорогу в Сен-Жан-де-Гонвиль. Незнакомка будет ожидать его на другой дороге, но, поскольку это пока единственный путь, по которому он может следовать, его надежда изо всех сил цепляется за него. Сердце его бьется так, что вот-вот вырвется из груди. Он мысленно подгоняет дилижанс, стыдясь и в то же время радуясь тому, что в его возрасте он чувствует себя мальчишкой. За свою долгую провинциальную жизнь он несчетное количество раз проезжал по этой дороге, ведущей из города на северо-восток. И впервые его не волнует ни упитанность форели
