Рецепт любви. Жизнь и страсть Додена Буффана - Марсель Руфф
Но теперь, при описанных нами обстоятельствах, он женился на Адели Пиду, женщине сорока шести лет, невысокого роста, с широкой костью, довольно грубой фигурой, единственной привлекательной чертой которой был наивно светящийся взгляд, без намека на изящество и обаяние. И тем не менее, и этот факт следует особенно отметить, он оставался ей безоглядно преданным и верным. Его вкусы в отношении женского пола, по крайней мере, на первый взгляд уже не поспевали за развитием его вкусов в гастрономии, и к весне своего преклонного возраста он свыкся с обыденной и строгой самоотрешенностью брака, что шло вразрез со всей любовной линией его жизни. Возможно, во всем остальном, кроме как за столом, он чувствовал себя несколько уставшим. Возможно, он решил, что на закате своего великолепного существования уже не стоит перегружать себя размышлениями о новых завоеваниях и сопряженных с ними осложнениях. Возможно, наконец, – такое тоже нельзя исключать – он сумел распознать и научился почитать в непривлекательном теле Адели Пиду исключительного гения, который одним взмахом крыла вознес в рай самого принца Евразии, безутешно оплакивавшего свое изгнание оттуда, и который во всем своем бесконечном и разнообразном великолепии возвышался над его собственным бытием. В аскетичной верности мэтра было множество таких нюансов, но были в ней и нотки сожаления. Они напоминали о себе, когда он вдруг останавливался и оборачивался на ритмичный звук молодой изящной походки. Какое-то позабытое желание вдруг обжигало его глаза при виде волнующе покачивающихся форм, словно блики солнечных лучей, пробившихся сквозь весеннюю листву. А затем он долго провожал это ускользающее от него видение, которое смешивало в его сознании тонкое ощущение воображаемого обладания с состоянием меланхолии, после чего возобновлял свой путь.
В одно майское утро в доме Додена случился большой переполох. Он работал на первом этаже в своем кабинете, покусывая кончик пера в поисках возвышенной рифмы. Он сочинял оду для свадебного обеда, на который его пригласили:
Наслаждайся и смейся, о прекрасный цветок Розали…
Юность и нежность твоя – щедрой природы дары…
И спасения нет от чарующей силы любви…
Ни слово «день», ни слово «украшение», которые постоянно крутились в его мыслях, никак не хотели ложиться в рифму. Одна из створок открытого окна мешала ему со своего кресла видеть улицу. Приглушенный пепельный свет проникал в его строгий кабинет, придавая праздничный блеск потухшему золоту книг. Неторопливая белая пыль старых провинциальных улиц незаметно подкрадывалась к его дому вместе с легкими ветрами со стороны близлежащих гор и с зелеными ароматами сада напротив. Воскресшая молодость его родного города, перемешанная со вкусами его воспоминаний, всколыхнула его старое сердце, и, как это частенько бывало, он откинул голову на спинку кресла, закрыл глаза и отправился навстречу давно минувшим дням своих юных завоеваний.
Внезапно с улицы влетел камень, большой камень, попавший прямо по красивому медному чайнику на столе.
Доден-Буффан встал, прошел по кабинету, готовый прочитать мораль мальчишкам, которые своим дерзким озорством прервали его беседу с прошлым. Улица была пустынна. Несомненно, сорванцы, швырнув камень, тут же бросились за угол дома, сбежав в сторону бульвара Орфевр… Но тут он заметил запечатанный конверт, который кто-то только что положил на подоконник.
Он поднес к носу конверт, от которого исходил аромат на удивление хорошо высушенных приправ, внимательно изучил почерк, а затем, окончательно заинтригованный, решил прибегнуть к единственному способу разгадать тайну, а именно: вскрыть письмо. Прекрасно понимая, что невинные письма не появляются просто так столь странным образом, он предусмотрительно запер дверь кабинета на ключ.
Мэтр,
Несколько недель назад вы изволили разделить трапезу с вашими добрыми друзьями. Я была там. В ореоле вашего света я слушала, как гений говорит вашими устами. Вы пробудили во мне веру, коей раньше я не знала. Моя душа, которая тщетно стремилась выразить себя в гармонии других искусств, узрела в ваших словах красоту, о которой она даже не догадывалась и узнав о которой вздохнула с облегчением. С тех пор как я услышала вас, мэтр, моя жизнь обрела иной смысл. Я воспела оды, в которые вы вдохнули рифму, краски и свет. Я поняла, что свое сердце можно раскрыть в бесконечных нюансах блюда, над которым можно также долго размышлять, чтобы затем выразить всю свою радость и грусть, все рвение и томление чувств. Теперь, преисполненной вдохновения, которое исходит от вас, мне осталось исполнить лишь одно-единственное свое желание: отблагодарить вас. Пожалуйста, примите мое приглашение на ужин во вторник на следующей неделе. Поскольку саму меня постигла печальная участь раннего вдовства, я уважаю те сомнения, которые вам могут внушать ваши личные обстоятельства. Мы будем одни за моим столом и в моем доме. Никто не узнает о вашем присутствии там. Я отпущу в тот день свою прислугу. Ваша скромная почитательница будет рада сама услужить вам. Я живу по другую сторону границы. Прикажите почтовому дилижансу доставить вас до Дарданьи, откуда на своей загородной повозке я лично отвезу вас в Вернье. Целую преданно ваши руки,
Ваша почитательница
Доден сложил изящный листок бумаги. Он сунул его в карман, не решаясь порвать, как советовала осторожность. Помолодевший на двадцать лет, он зашагал по своему кабинету. Старый судья, имеющий за плечами долгий жизненный опыт и умеющий исследовать документы, узрел между этими строками признание, совершенно отличное от чисто художественного почитания, которое, впрочем, уже доставило ему тайное наслаждение. Он дышал воздухом счастья, балансируя между удовлетворением своего самолюбия и радостным предвкушением возможного приключения, которое могло подарить ему шанс отведать самых изысканных деликатесов, если бы только он этого захотел. Жаждущий покоя философ, напуганный перспективой возможных осложнений и решивший, как только письмо было прочитано, не рисковать из-за тайной любви, которую он так или иначе предвидел, все-таки не смог устоять перед соблазном сладостного самообмана: он думал о том, что откликнется на этот зов и, возможно, уже на пороге старости отведает на вкус тот нежный мирской плод, который на заре своей юности всегда мечтал, но так и не решился вкусить. Конечно, он не поехал бы в Дарданьи, но он все равно видел себя высаживающимся у въезда в маленькую деревушку, идущим по дороге в Вернье, останавливающимся на краю поля и встречающим возле дома светловолосую девушку, которая предлагала ему на краешках своих напряженных губ всю свою страсть и пылкую нежность… Временами его душа забывала о плотских наслаждениях и полностью предавалась гордости за то, что, быть может, он действительно
