Рецепт любви. Жизнь и страсть Додена Буффана - Марсель Руфф
Кризис был неизбежен. Все знаки указывали на это. Он разразился в первый зимний вечер. Доден, как больной, знающий, что обречен, с почти яростной поспешностью наслаждался последними удовольствиями, которые Адель Пиду поставила ему на стол. Он пригласил Бобуа, Рабаса, Трифуйя и Маго на званый ужин, который, как он знал, должен был стать последним.
В тот вечер после похлебки с гренками и артишоками Адель подала изумительного фаршированного угря. Она придумала приготовить паштет из мяса рыбы, взбив его в ступке и смешав со сливками, хлебным мякишем, петрушкой, зеленым луком, грибами и трюфелями. Она набила кожу рыбы фаршем, восстановив первоначальную форму, а потом, обильно обваляв в панировочных сухарях, запекла в жаровне, пока блюдо не приобрело красивый цвет.
Восхищение было всеобщим. Затем гости приступили к горячему паштету по-королевски и потрясенно восклицали, хватая большой кусок бараньей шкварки, филе куропатки и кусок говядины или широкими мазками подбирая с тушеного вальдшнепа сливочное сало, щедро пропитанное ароматами чеснока и стекающее с его жирной тушки.
Адель боялась сообщить печальную новость своему учителю один на один, предчувствуя, что его охватит отчаяние, и, подумав, что четверо гурманов, четверо преданных служителей великого искусства, также имеют право все знать и к тому же своим присутствием могут смягчить губительный удар, решила объявить о своем отъезде во время этого обеда.
Она начала с того, что поставила на стол ножку молодого кабанчика, фаршированную нежным паштетом из утиной печени, замаринованной в тонком шампанском.
Она была явно смущена.
– Я должна сказать этим месье…
Она не знала, куда девать свои руки.
– …что месье его высочество принц…
С первых же слов Доден, побелевший, застывший, сжавшийся, все понял.
– …вот он хотел бы, чтобы я… потому что, как он говорит, никто из его поваров… ну, потому что он остался очень доволен обедом…
Доден нашел в себе силы изобразить на лице горькую улыбку.
– Я не хотела покидать месье Додена… потому что… для меня честь большая служить такому господину, как он… такому знающему… такому прекрасному… и такому хорошему… тоже… я должна сказать месье… И потом я знаю, что так-то многому научилась у него… он многому меня научил… так что это неблагодарность…
Бобуа, Рабас, Маго и Трифуй, в свою очередь, все поняли, и их лица, только что исполненные удовольствия, теперь приобрели тот вид болезненного разочарования, какое бывает на лицах детей, тщетно старающихся сдержать слезы.
Адель, которая, должно быть, долго обдумывала свою речь, продолжала:
– И вот… я, пока молода… и мне нужно подумать о своей старости… когда месье больше не будет… что станет со мной?..
Намек на его смерть при таких обстоятельствах почему-то не тронул ни самого Додена, ни его друзей.
– Я ж не богата… потому моя семья посоветовала мне… согласиться на такие прекрасные условия, которые мне предлагает… месье его высочество… подумайте сами, шестьдесят экю[27] в месяц… а там еще и возможность стать шеф-поваром… и я смогу уйти на пенсию, когда мне пожелается…
Доден встал, движимый внезапной решимостью, так резко, что Адель испугалась, что он собирается наброситься на нее, а его друзья решили, что с ним случился приступ бешенства. Напротив, очень спокойный и при этом очень бледный Доден взял кухарку за руку и очень тихо сказал ей:
– Адель, я хотел бы с вами поговорить.
Они оба исчезли на кухне. За столом воцарилось тяжелое молчание, которое Маго осмелился нарушить исключительно ради благих целей. После непродолжительного раздумья он весьма верно подметил, что вряд ли ситуация прояснится быстрее от того, что они окончательно потеряют молодого кабанчика, который безвозвратно остывал на столе. И они с грустью принялись за еду, время от времени роняя слова переживания о несчастной судьбе Додена… и о своей собственной.
Спустя полчаса, которые показались вечностью среди звуков монотонного жевания, дверь кухни наконец отворилась. Медленно, величественно. Доден, на этот раз красный, с каким-то странным пламенем триумфа во взгляде и с выражением полного умиротворения на лице, вышел, держа за руку Адель Пиду, которая терла слезящиеся глаза, и как бы невзначай обронил эти слова:
– Месье, мадам Доден-Буффан.
Полин д’Эзери, или Почитательница гастрономии
Что представляла собой супружеская верность Додена-Буффана? Ни его юность, ни его зрелость нельзя было назвать целомудренными, однако его любовные похождения всегда были пронизаны тем духом рассудительности, взвешенности и осмотрительности, который свидетельствовал скорее не о безыскусных выходках, свойственных пылким юным порывам, а о врожденной, разумной и устоявшейся страсти к женскому полу. Истинным дамским угодником как в юности, так и в преклонном возрасте является вовсе не тот, кто в двадцать лет выставляет напоказ свои романы и меняет как перчатки модных актрис. Истинный ценитель женщин – это тот, кто в тени и в тайне, не пренебрегая при этом случайными интрижками, складывает в свою копилку десять месяцев романа с миниатюрной модисткой, шесть недель ухаживаний за строгой учительницей, год душевных переживаний из-за галантерейщицы и полгода страсти с молодой горничной. Доден-Буффан принадлежал именно к таким. Вся его жизнь представляла собой непрерывную цепочку любовных связей, которыми он никогда не хвастался. Ему никогда бы не стать великим гурмэ, будь он обделен сильными чувствами. В конце концов, все в жизни держится на непреодолимой и яркой страсти. Тем не менее, хотя он частенько заходил в туалетную комнату, где переодевались юные и свежие горничные, на кухне он появлялся лишь тогда, когда знал, что может встретить там молодых и хорошеньких поварих, то есть редко, очень редко. Потому что, пока они были в том возрасте, в котором их молодость и изящество пробуждали в нем иные аппетиты, он с большим подозрением относился к их профессиональному таланту, который все же ставил превыше прочего, из-за чего никогда не нанимал их на работу в свой дом.
Конечно, все помнят, что, когда умерла Эжени Шатань, он смог устоять перед искушением, которому подвергла
