Смерть мастера Лоренцо Барди и другие рассказы - Лео Перуц
Не думать о ней, забыть ее голос! Лежать, пуская кольца дыма в потолок. Один час, второй. Улица ожила. Должно быть, уже часов восемь. Письмо так и не пришло. Впереди новый безрадостный день.
Он часто думал о том, не съездить ли в Ростов. Встретиться с ней… Нет, никаких упреков! – «Ты мне только одно скажи, Елена: ты счастлива? Ты действительно любишь его? А теперь еще один вопрос, и я пойду: Как так получилось? Ответь же мне!»
Где было взять денег на поездку? Однажды он жил впроголодь три недели, отказывал себе во всем, пытаясь скопить денег. Набралось только на половину пути. Ну и что? Господь поможет.
Но когда в тот раз Волошин очутился на Курском вокзале, в нем проснулась гордость. Для чего ехать? Допустим, стою я перед ней и спрашиваю: «Елена, как так получилось?» – Что она мне на это скажет? Она рассмеется и примется напевать: «Ну что сказать, ну что сказать? Что было, то прошло.»
Сейчас совсем другое дело. Он уже покойник, он приехал, чтобы попрощаться. – «Да, Елена, это я, собственной персоной. Не бойся, я больше не буду тебе мешать. Я возвращаюсь в Москву, моя фамилия стоит в списке, меня ждет пуля. Дай мне еще раз взглянуть на девочку. Нина, бедная малышка, расти большой и красивой, будь счастлива. Ну, прощай, Елена!»
Прощай. Это слово действовало на него благотворно. От него становилось легче на сердце. Прощай… вся эта поездка и возвращение в Чека… я к вам, товарищ, меня зовут Сергей Сергеевич Волошин, я стою в списке. А потом подвал и смерть… И одно короткое слово «прощай» перевешивало все это… Прощай! Его мышцы натянулись, как струны. Он снова был солдатом, офицером… Прощай!.. сказал он вслух… Прощай!
Поезд тянулся медленно, делая остановки на всех станциях, включая самые захудалые. В Серпухове к ним в купе подсел сельский врач, который пытался скоротать свое и чужое время, рассказывая разные истории.
– Потом еще этот Калинин, председатель Исполнительного Комитета, натуральный крестьянин, с длинной бородой, разве что крестится не на образа, а на свою «Марксу». С мужиками он говорить умеет, это факт. А родом он как раз из этих мест. И вот приехал он однажды в свою деревню, хотел показать своим кумовьям, каким человеком он стал в Москве. А перед этим он сшил себе костюм, из аглицкого сукна, вот только штаны ему сделали без подкладки. Жаль, думает про себя, если рано сносятся. В душе-то ведь остался мужиком. – «Калиныч, батюшка ты наш, – закричали мужики, – наконец-то к нам пожаловал!» Его фамилия Калинин, но крестьяне ласково зовут его Калинычем. – «А какой у тебя пинджак! Прям как у статского советника!» – «Как думаете, кумы, сколько стоит этот пиджак? – спрашивает Калинин. – Три меры зерна? До войны это было тридцать целковых. А я отдал за него сто рублей!» – Мужики стоят и рты разинули. Сто рублей! Подумать только! – «А хоть бы и тысячу – разве я не всероссийский староста, да или нет? – спрашивает Калинин. – Если бы все русские деревни скинулись хотя бы по копейке, то хватило бы на пиджак, даже если бы он стоил все две тысячи».
Волошин слушал вполуха. Его мысли были заняты другим. Он забыл купить ребенку подарок. – Надо было привезти куклу или хотя бы медовый пряник, а теперь я еду с пустыми руками. Что нам делать остается, что нам делать остается? Ладно, поищу что-нибудь в Харькове. Например, деревянного мишку, ударяющего молотом по наковальне, когда дергаешь за шнурок. То-то Ниночка порадуется.
Поезд остановился между станциями. Пассажиры пооткрывали окна и стали выглядывать наружу.
– В чем дело? Почему мы стоим?
Машинист стоял рядом с локомотивом, потирая руки и мурлыкая себе под нос:
– Какой прекрасный, светлый день, в такой денек бы да в лесок…
Люди вышли из вагонов, обступили машиниста и набросились на него с криками:
– Как это называется? – Похоже, он рехнулся. – Мы что, до весны тут будем торчать? – Мне нужно в Елец – а мне в Орел – мне в Кураково.
– Ну-ну, – сказал машинист. – Вы сидите в своих теплушках, в отапливаемых вагонах, попиваете чаек и радуетесь жизни. А я? Где сижу я? Чтобы вагон поехал, его надо смазать.
Была организована складчина, набрался тридцать один рубль. Машинист взял деньги и в компании с кочегаром и обоими кондукторами направился в лес за дровами. Несколько пассажиров присоединилось к ним. Бабы сидели на насыпи, провожая взглядом тянущиеся по небу белые облака, и лузгали семечки. Дети резвились на лужайках.
Спустя полчаса поезд двинулся дальше.
Переодевшись в крестьянское платье, Волошин пробирался через зону боевых действий. Постоянного фронта не было, ни у красных, ни у белых. Он шел окольными путями, избегая деревень, где стояли военные. Однажды, переходя через заболоченный луг, он попал под шрапнельный огонь красных. На вокзале Купянска, железнодорожного узла, откуда белые эшелоны отправлялись в Донецкую область, в Таганрог и Ростов, он стоял в двух шагах от своего бывшего товарища по полку. Тот посмотрел на него и не узнал.
Утром третьего дня он прибыл в Ростов.
Дом, маленькое одноэтажное здание, стоял на окраине города. Вдалеке виднелись лес и река. С улицы, притаившись за акациевым деревом, Волошин с напряженным вниманием рассматривал окна и закрытую дверь. Внизу, справа от лестницы, располагалась кухня, слева – столовая и гостиная. Вверху, за зарешеченным окном, выходившим в сад, спала Ниночка.
Было семь часов утра, в доме все спали. Он хотел дождаться, пока Лебедев уйдет из дома, и лишь после этого дать знать о своем присутствии.
Пришла крестьянка и позвонила в дверь. Она принесла молоко. Вскоре после нее пришел мужчина с зеленью. После его ухода надолго воцарилась тишина, был слышен только щебет птичек в саду. Потом дверь открылась и – нет, не мужчина – из дома вышла пожилая служанка с хозяйственной сумкой в руке. Ее равнодушный взгляд скользнул по Волошину, который, прислонясь к стволу акации, раскуривал свою
